Наследство последнего императора. 2-я книга

– Рассказывал… Я правду вам говорю. Анатолий рассказывал – условия жизни Семьи под арестом были сносными. Конечно, не сладко им было, но и не тюрьма. Государь Николай Александрович очень простой был, душевный к простым людям. Всегда за руку здоровался с рабочими, которые в охране были. Разговаривал с ними подолгу о самом разном. Рабочим такое обращение нравилось. А вот Государыня и Великая княжна Татьяна – те совсем другие. Гордые, нахмуренные, на людей даже не смотрели, а разговаривали только с доктором. Людям такие презрение и гордость не очень нравились. Государя многие жалели и сочувствовали ему, и Наследника тоже всем было жалко. Ведь ребёнок, болел, как можно было дитя под замком держать? Всё время в коляске для инвалидов, а катал его другой мальчик, поварёнок… – она покачала головой и тяжело вздохнула. – Так, значит, не помню я, какого числа, но в июле месяце – это точно… Приходит, стало быть, Анатолий утром, в одиннадцать часов и сказал, что сейчас пойдёт на вокзал, а потом их всей командой в Пермь отправляют. Смотрю – какой-то он измученный, в глаза не смотрит…

– Жалованье не выдали? – поинтересовался Степных.

– Нет, господин следователь, – смело отрезала Агафонова. – Не надо так про него. Не такой Анатолий, чтобы из-за денег убиваться. Я спрашиваю: «Отчего же ты так волнуешься?» Он ничего не говорит, только головой качает сокрушённо. И слезы на глазах. Но я не отставала, мне самой тревожно стало. Брат собрался с духом и рассказал… Он рассказал такое… Такое… Мужу моему от того рассказа худо стало. А я вообще долго не могла в себя прийти…

Она замолчала.

– Продолжай, продолжай, Капа, – подбодрил Степных.

– Как бы опять хуже не стало…

– Не станет, – заверил Соколов. – Не забывай: твой рассказ не мне нужен, а закону.

– Стало быть… Стало быть, так. Он рассказал нам, что чекисты и латыши минувшей ночью убили Государя, его Семью, детей и прислугу, доктора и фрейлину.

– Как это было?

– Было так. Часу в третьем ночи… А по настоящему, дореволюционному времени, это было в первом часу… К Романовым пришли, где они спали, разбудили и велели спуститься в подвал – заманили их туда. Тут чекисты им сказали, дескать, скоро в Екатеринбург придёт враг, и потому они, все Романовы, должны быть убиты. И за этим стали стрелять. Государь и Государь были сразу убиты. Остальные только ранены – Наследник стонал, девушки страшно кричали, закрывали руками головы и кричали: «Помогите! Спасите!» Латыши их пристреливали, кололи штыками и добивали прикладами. Долго с фрейлиной возились, она всё бегала по комнате, закрывалась подушкой и громко молилась. Анатолий сказал, что на ней было тридцать две раны, а то и больше. Наследник отошёл, а княжна Анастасия оказалась живая, пряталась за матерью с отцом и притворилась мёртвой. Всё одно, латыши догадались и добивали её… – неожиданно Агафонова заплакала. – Деток жалко… не взыщите.

В тишине стало слышно, как за толстым окном пульмана зашуршал льдистый ветер, предвещая скорый буран.

– А твой брат… он в кого стрелял? – наконец, равнодушно, без тени интереса спросил Соколов.

– Он вовсе не стрелял. Там только латыши и чекисты были. Ещё мадьяры. Они и убивали. Брата моего, когда расстрел был, там совсем не было, а был он тогда в казарме и спал после дежурства. Разбудили его другие охранники, когда всё уже кончилось. У одного, кто всё видел, фамилия такая… насекомая… – она смущённо, словно извиняясь, улыбнулась. – Блохин… Или Комаров?

– Клещев, может? – подсказал Степных.

– Точно, Клещев, – обрадовалась Агафонова.

Соколов посмотрел на Степных. Тот кивнул

– Клещев, Дерябин и Лесников, – сказал Степных. – Всё с их слов.

– Что после убийства было?

– Анатолий сказал: одни замывали кровь на полу, другие уносили покойников.

– Куда?

– Про то не говорил. Думаю, и не знал… Вот всё, кажись.

– Подумай, может, ещё что вспомнишь.

Агафонова послушно наморщила лоб, часто замигала, теребя в руках платок.

– Ещё … – нерешительно произнесла она. – Ещё говорил, что в подушках охранники нашли брильянты, целую кучу. Больше ничего не знаю.

– Зачитайте и пусть подпишет, – приказал Соколов, передавая помощнику протокол допроса. – Я на минутку выйду, проветриться.

Он спустился по вагонной лестнице и огляделся. Повеял слабый ветерок, Соколов принюхался – в воздухе запахло речным льдом. Значит, где-то недалеко разыгрался буран и, судя по направлению ветра, скоро будет здесь. Но небо пока было совершенно чистое, и в нём дрожали огромные звёзды, переливаясь по краям радужными контурами.

Тяжело, словно огромное животное у водопоя, вздохнул паровоз. Соколов подошёл к машинисту и поздоровался.

– Когда сигнал трогать, гражданин следователь? – спросил машинист.

– Скоро. Подожди малость, – ответил Соколов.

– Чехи ругаться будут.

– Ничего, я им отвечу.

И вернулся в вагон, где Агафонова как раз подписывала протокол.

– Больше я не нужна? – спросила она, вставая.

– Да, Капа, ты свободна, иди, – сказал Степных. – Если у господина следователя больше нет вопросов.

Соколов качнул головой: нет.

– Так я пойду?

– Иди, иди.

Однако Агафонова не двинулась с места.