– В таком случае, спрашиваю вас, господин судебный следователь, прямо: готовы ли вы взять на себя расследование дела об убийстве Августейшей семьи?
Чуть помедлив, Соколов сказал твёрдо:
– Если такое доверие будет мне оказано, почту за великую честь. Однако процессуальный момент…
– Не беспокойтесь, – перебил его Дидерикс. – Если согласны, считайте, все формальности уже соблюдены. Можете приступать. С настоящей минуты. Вы где остановились?
– По существу, – смущённо сказал Соколов. – У вас я остановился… здесь.
– Ну, конечно! Вам будет предоставлен специальный вагон – классный пульман. На случай, если понадобятся передвижения на местности. Они, конечно, понадобятся. Вы получите группу помощников – дознавателей. При необходимости, вам будут оказывать содействие ведомство Зайчека и военная жандармерия. Будут призваны наиболее квалифицированные тайные агенты бывшего охранного отделения департамента полиции. Сейчас параллельно к делу подключён военный уголовный розыск, группа капитана Кирсты. Тоже собирает сведения – в Перми, в других местах. Используйте его максимально. Жалование будете получать по особой ведомости не от суда, а от гарнизона – для пущей независимости. Оно начисляется с настоящей минуты. Необходимые распоряжения последуют немедленно. Устраивайтесь, принимайте дело из окружного суда, знакомьтесь, изучайте, жду вас через два-три дня. Вопросы? Возражения?
– Какие могут быть возражения, ваше превосходительство… – растерянно выговорил Соколов.
– Хорошо. Первый мой приказ вам – показаться врачу.
– Разрешите выполнять? – Соколов с трудом поднялся.
– Выполняйте.
Выйдя на улицу, Соколов обнаружил, что его качает из стороны в сторону, словно он сошёл с корабля после долгого плавания. Земля уходила из-под ног. События последнего часа оказались настолько стремительными, что он не успевал их прочувствовать и усвоить. Странное ощущение снова овладело им: будто всё, что в этот день произошло, уже было с ним когда-то, и он просто вспоминает далёкое и смутное прошлое.
Следователь ещё не дошёл до госпиталя, а его там уже ждали. Хирург быстро, а главное, почти безболезненно обработал раны на ногах, наложил свежие повязки с ихтиоловым бальзамом, от которого шёл острый запах берёзового дёгтя. Велел выдать пациенту сто граммов чистого спирта.
– Для внутренней санации, – заявил врач. – Перевязка – каждый день.
Через пару часов был подан и пульман. Вагон загнали в ближайший тупик, около депо, но все же недалеко от вокзала.
Депо практически не работало, и потому тишина вокруг стояла необыкновенная. Только несколько раз в день пролетали на восток чехословацкие эшелоны. Иногда стучали разношенными буксами обычные поезда – пассажирские и товарные, в основном, днём. Ночи были чудесно тихими, даже снег опускался с неба беззвучно, с медленной величавостью, как в Рождественской сказке. Только шуршал иногда у чёрного окна при коротком ветерке.
Дрова и уголь были казённые, а главное, без ограничений. И Соколов признался себе, что никогда в жизни не был так счастлив.
В тот же вечер он успел получить в гарнизонной кассе первое жалованье – сразу пятнадцать тысяч мало стоящими «сибирками». Зато к ним две тысячи «керенками» и пятьсот царскими «петеньками»! Значит, врал Сергеев, что всё царское уничтожено. И от этого Соколов испытал дополнительную тёплую радость.
После кассы поужинал в офицерской столовой, где ни в чем не было недостатка, даже паюсная и зернистая предлагались, и дичь была. Ему принесли рыбный форшмак, запечённого рябчика, полштофа коньяка местного изготовления. Но очень хорошего. И, наконец, кофейник настоящего мокко – волнующий, почти забытый аромат.
– Британский, из Индии, – сообщил официант. – Сливки желаете?
– Разумеется. Подогреть.
– Сей же момент.
«Господи. Как же я тебе благодарен! – думал Соколов, возвратившись в свой пульман. – Всё мне дал: жизнь, защиту, привёл к своим, а теперь ещё и крышу над головой, и средства к жизни. Понимаю, зачем мне всё дано. И долг свой исполню».
Раздул самовар, заварил чай, тоже индо-английский, Twinning’s, от аромата даже голова чуть закружилась. Но выпил только стакан и внезапно уснул прямо на стуле у окна.
Ночью проснулся. За тёмным окном в тусклом свете вокзального фонаря летали и кружились огромные пушистые снежинки. Долго не мог понять – спит он или всё наяву. Когда понял, перебрался на мягкий диван потёртого зелёного велюра, от которого исходил слабый запах духов – запах прежней, мирной жизни. И проспал до полудня, крепко, без снов.
В канцелярии окружного суда ему показали постанов-ление.