Наследство последнего императора

– Я к вашим услугам, Александр Федорович, милости прошу… – дрогнувшим голосом сказал Николай, осторожно пожимая Керенскому левую руку. Правую министр держал на весу – на черном платке, перекинутом через шею: рука, как утверждал ее хозяин, совершенно отнялась из-за того, что ему в день приходиться дарить до тысячи рукопожатий своим поклонникам. «Неймется же тебе по ночам, Ааронка! Мятый, небритый, немытый. С чем пришел?..» Вслух учтиво спросил:

– Чем могу быть полезен, Александр Федорович? Что-нибудь случилось? Есть какие-нибудь новости?

– Да, – загадочно улыбаясь, подтвердил Керенский. – Есть, хотя и немного.

– Слава Богу! Наконец-то! – вырвалось у Николая. – От кузена Джорджи? То есть, простите, от его величества короля Георга? Мы едем в Англию? Вы обещали… И князь Львов тоже. Я бесконечно вам благодарен, Александр Федорович! Вы – человек слова. Я рад убедиться в том, что среди революционеров, слава Богу, есть благородные люди!.. Как же я ошибался, когда думал, что на вашей стороне могут быть одни разрушители и не достойные доверия люди!..

– В самом деле? – удивился Керенский. – Может быть, Николай Александрович, вам вступить в ряды нашей партии[23]?

Николай обескуражено уставился на Керенского, не понимая, шутит тот или говорит всерьез. Похоже, не шутит. И потому сохраняя серьезное выражение лица, Николай уважительно сказал:

– Огромное спасибо за предложение… и за доверие. Оно требует максимально ответственного подхода… Но что же из Лондона?

– Из Соединенного Королевства каких-либо особых и важных новостей, в прямом толковании этого слова, нет, – соврал Керенский. И сочувственно добавил: – Нет, по крайней мере, тех, что вы ждете. Главная новость моя другая: вам действительно надо ехать. И как можно скорее!

– Так куда же все-таки? В Англию? – с надеждой спросил Николай.

Керенский на несколько секунд задумался и сказал проникновенно и убедительно:

– Видите ли, достопочтенный Николай Александрович, обстановка меняется с каждым днем, точнее даже, – с каждым часом. Что поделаешь – время революционное, великое, неповторимое. На наших глазах происходят величайшие исторические события. Каждая минута – это отлитая в бронзе строка истории великой и свободной России на ее пути полного освобождения от вечных оков. За нами, затаив дыхание, следит весь мир – сложный, запуганный и враждебный. Следит с испугом, даже ненавистью кое-где, но больше всего – с надеждой. У вас, как у бывшего царя, очень много врагов. Кроме меня лично, разумеется! – уточнил Керенский. – Очень плоха обстановка на фронте, хотя и недолго она будет таковой оставаться. Сильно осложняется обстановка внутри России. Словно из ящика Пандоры, открытого невидимой рукой, вырываются на свободу и носятся по стране всевозможные вихри враждебные, как поется в замечательной революционной песне под названием «Варшавянка» (Николай невольно поморщился на «Варшавянку», но постарался тут же вернуть своему лицу выражение обычной доброжелательной невозмутимости). С этими вихрями враждебными временно, до созыва Учредительного собрания, справиться полностью раз и навсегда пока не представляется возможным. Темные силы нас злобно гнетут, увы, – везде, они рядом с нами, они в нас самих! Они маскируются, принимают дружественное обличье, – вот что опаснее и страшнее всего! Кто может быть страшнее волков в овечьих шкурах?! Поэтому… поэтому… поэтому, в конце концов!.. Вам необходимо ради вашей же собственной безопасности немедленно покинуть Царское Село. Вихри! Вы их видите? Вы их распознаете? Вы их чувствуете?!

– Это вы о демонах? – неуверенно спросил Николай.

Керенский вздохнул, укоризненно покачал головой, слово учитель ученику, ответившему на экзамене невпопад, и вытер накатившиеся слезы. Слезу в нужном месте речи Керенский блестяще использовал в качестве хорошо отработанного ораторского приема. Ему уже не надо было ее вызывать искусственно, она, когда требовалось, появлялась сама и всегда в нужный момент.

– Понимаете? Да ведь вы все понимаете! Я вижу! – заявил он и ласково улыбнулся.

– Да… понимаю. Стараюсь, – осторожно подтвердил Николай, но тут же решительно повернул к главному: – Я и моя семья давно готовы. Но куда же? Когда? Ради Бога, Александр Федорович!..

Керенский улыбнулся еще ласковее:

– Вот этого-то я вам пока не скажу, дорогой и глубокочтимый мною Николай Александрович. Ради вашей же безопасности! Могу лишь сообщить, что отъезд назначен через пять дней. А, может быть, и раньше. Вам мой особый, дружеский совет: запасите как можно больше теплых вещей.

– Ах, вот оно что! – разочарованно воскликнул Николай. – Значит, мы едем не на юг!.. Значит, не Ливадия! Но ведь вы были не против… и весь кабинет, все Временное правительство тоже.

Керенский удивленно посмотрел Николаю прямо в зрачки его больших серо-голубых «газельих» глаз.