Наставление в христианской вере, т.4

Прежде всего, что они будут делать, если отказать им в так называемой конкомитанции? (Фома Аквинский. Сумма теологии, III, qu. 76. art. 1-3. Аквинат учит что когда в таинстве вкушается хлеб, в нём «в силу природного сопутствия (concomitantia) присутствует всё тело (включая кровь, кости, нервы и т.д.).) Ведь как бы ни подчёркивали они абсурдность отделения души и божественности от тела, они не смогут убедить ни одного здравомыслящего человека в том, что тело Иисуса Христа есть Иисус Христос. А им кажется, что это следует из их силлогизмов. Но Иисус Христос говорит о своих теле и крови отдельно, не уточняя способа своего присутствия. Как же они могут выводить следствие из неопределённой посылки? Если их совесть начнёт одолевать какое-нибудь сильное искушение, не запутаются ли они в своих силлогизмах и не впадут ли в соблазн, увидев, что лишены твёрдого слова Божьего? Ибо оно одно поддерживает нашу душу, когда она призвана нечто осознать и осмыслить; а без него душа в любой момент может согрешить и погибнуть. Что будет с ними, когда они увидят, что учение и личный пример апостолов свидетельствуют против них, и обнаружат, что сами выдумали свои фантазии? А вместе с этой растерянностью придут и другие сомнения и угрызения совести. Разве это малозначительный факт - поклоняться Богу в такой форме, которой Он не предписывал нам? Допустимо ли с такой лёгкостью делать то, о чем умалчивает слово Божье, когда речь идёт о богослужении и Божьей славе? Но если бы изобретатели подобных силлогизмов с должным смирением сообразовывали все свои рассуждения со словом Божьим, они несомненно расслышали бы, что оно гласит: «Приимите, ядите, пейте» [Мф 26:26-27]. Тогда они повиновались бы этой заповеди, которая велит нам принимать таинство, а не поклоняться ему.

Поэтому те, кто принимает таинство, не поклоняясь ему (то есть делают так, как предписано Господом), уверены, что ни в чем не отступают от заповеди Божьей. Такая уверенность - наилучшее утешение, которое мы только можем иметь в любом начинании. У нас есть пример апостолов: они не поклонялись таинству, стоя на коленях, а сидя брали и ели его. И есть пример Апостольской Церкви, о которой св. Лука передаёт, что члены её общались не в поклонении, но в преломлении хлеба (Деян 2:42). Наконец, есть апостольское учение, которым св. Павел наставлял коринфскую Церковь, заявив, что принял его от самого Господа (1 Кор 11:23).

36. Всё это в конечном счёте побуждает христиан задуматься о том, насколько опасно блуждать в наших собственных фантазиях в отрыве от слова Божьего, когда речь идёт о столь возвышенных и важных вещах. Но сказанное до сих пор должно освободить нас от сомнений. Мы показали, что если христианин хочет должным образом стяжать Иисуса Христа в Вечере, то ему надлежит вознести разум и душу к Небу. В самом деле: коль скоро назначение таинства - укрепить немощный разум человека, дабы он мог подняться к высотам небесных тайн, то довольствующиеся внешним символом уклоняются от прямого пути, на котором следует искать Иисуса Христа. Кто же станет отрицать, что преклонять колена перед хлебом, поклоняясь в нём Иисусу Христу, значит предаться злостному суеверию? Нет никаких сомнений в том, что Никейский собор имел целью устранить подобное зло, когда запретил христианам сосредоточиваться смиренными помыслами на видимых знаках (Никейский собор (325), с. 20 (Hefele-Leclercq. Op. cit., v. 1, p. 618 s.) Этот канон, на который, по-видимому, ссылается Кальвин, просто предписывает (без какого-либо указания на евхаристию) молиться стоя, и то лишь по воскресеньям.).

Установление древней Церкви, предписывающее диакону громко и ясно взывать к народу перед освящением даров, также имеет целью помочь каждому христианину обратиться сердцем к видимым вещам. И Писание не только подробно изображает вознесение Господа нашего Иисуса, но и при всяком упоминании о Нём побуждает нас помышлять о горнем, дабы отвлечь нас от любых плотских помыслов (Кол 3:1-2). Следуя этому правилу, скорее надлежало бы духовным образом поклоняться Христу в небесной славе, чем изобретать столь опасную форму поклонения, берущую начало в грубой и более чем плотской фантазии о Боге и об Иисусе Христе.