Настя

— Прекрати! — Саблина стукнула по столу. — Здесь ребенок!

— Кого вы имеете в виду? — лукаво улыбнулась Арина.

Раз приходит он ко мне,Говорит: — Послушай!Искупался я в говнеИ запачкал душу!— Нет! Душа твоя чиста! —Я вскричал, ликуя. —Как у девочки…

— …пизда и как кончик хуя, — произнесла Арина, исподлобья глядя на Саблина.

— А ты откуда знаешь? — уставился на нее Саблин.

— Мне отец Андрей рассказывал.

— Когда это? — Саблин перевел взгляд на батюшку.

— Все вам, Сергей Аркадьевич, надо знать, — сердито пробормотал Мамут, намазывая мясо хреном.

Все засмеялись. Арина продолжала:

— Мне в вашем стихотворении больше всего конец нравится:

Мораль сей басни такова:Одна у Клёпы голова.Другую оторвалиДве девочки в подвале.

— Какая гадость… — выпила Саблина. — Мерзкая гадость и тошная пошлость.

— Да! — С добродушной улыбкой на пьяноватом лице Саблин поднял стул, уселся на него. — Как давно все было… Помнишь, как Шопенгауэра читали?

— У Рыжего? — с наслаждением пил шампанское отец Андрей.

— Три месяца вслух одну книгу! Зато тогда я понял, что такое философия!

— И что же это такое? — спросила Румянцева.

— Любовь к премудрости, — пояснил Мамут.

Неожиданно отец Андрей встал, подошел к Мамуту и замер, теребя пальцами крест.

— Дмитрий Андреевич, я… прошу у вас руки вашей дочери.

Все притихли. Мамут замер с непрожеванным куском во рту. Арина побледнела и уперлась глазами в стол.

Мамут судорожно проглотил, кашлянул.

— А… как же…

— Я очень прошу. Очень.

Мамут перевел взгляд оплывших глаз на дочь.

— Ну…

— Нет, — мотнула она головой.

— А… что…

— Я умоляю вас, Дмитрий Андреевич. — Отец Андрей легко встал на колени.

— Нет, нет, нет, — мотала головой Арина.

— Но… если вы… а почему же? — щурился Мамут.

— Умоляю! Умоляю вас!

— Ну… откровенно… я… не против…

— Не-е-е-ет!!! — завопила Арина, вскакивая и опрокидывая стул.

Но Румянцевы, как две борзые, молниеносно вцепились в нее.

— Не-е-е-ет! — дернулась она к двери, разрывая платье.

Лев Ильич и отец Андрей обхватили ее, завалили на ковер.

— Веди… веди себя… ну… — засуетился полный Мамут.

— Аринушка… — встала Саблина.

— Павлушка! Павлушка! — закричал Саблин.

— Не-е-е-ет! — вопила Арина.

— Полотенцем, полотенцем! — шипел Румянцев.

Вбежал Павлушка.

— Лети пулей в точилку, там на правой полке самая крайняя… — забормотал ему Саблин, держа ступни Арины. — Нет, погоди, дурак, я сам…

Саблин выбежал, лакей — следом.

— Арина, ты только… успокойся… и возьми себя в руки… — тяжело опустился на ковер Мамут. — В твоем возрасте…

— Папенька, помилосердствуй! Папенька, помилосердствуй! Папенька, помилосердствуй! — быстро-быстро забормотала прижатая к ковру Арина.

— От этого никто еще не умирал, — держала ее голову Румянцева.

— Арина, прошу тебя, — гладил ее щеку отец Андрей.

— Папенька, помилосердствуй! Папенька, помилосердствуй!

Вбежал Саблин с ручной пилой в руке. За ним едва успевал лакей Павлушка с обрезком толстой доски. Заметив краем глаза пилу, Арина забилась и завопила так, что пришлось всем держать ее.

— Закройте ей рот чем-нибудь! — приказал Саблин, становясь на колени и закатывая себе правый рукав фрака.

Мамут запихнул в рот дочери носовой платок и придерживал его двумя пухлыми пальцами. Правую руку Арины обнажили до плеча, перетянули на предплечье двумя ремнями и мокрым полотенцем, Лев Ильич прижал ее за кисть к доске, Саблин примерился по своему желтоватому от табака ногтю:

— Господи, благослови…

Быстрые рывки масленой пилы, глуховатый звук обреченной кости, рубиновые брызги крови на ковре, вздрагивание Аришиных ног, сдавленных четырьмя руками.

Саблин отпилил быстро. Жена подставила под обрубки глубокие тарелки.

— Павлушка, — протянул ему пилу Саблин. — Ступай, скажи Митяю, пусть дрожки заложит и везет. Пулей!

Лакей выбежал.

— Поезжайте к фельдшеру нашему, он сделает перевязку.

— Далеко? — Мамут вытащил платок изо рта потерявшей сознание дочери.

— Полчаса езды. Сашенька! Икону!

Саблина вышла и вернулась с иконой Спасителя.

Отец Андрей перекрестился и опустился на колени. Мамут с астматическим поклоном протянул ему руку дочери. Тот принял, прижал к груди, приложился к иконе.

— Ступайте с Богом, — еще раз склонился Мамут.

Отец Андрей встал и вышел с рукой в руках.

— Поезжайте, поезжайте, — торопил Саблин.

Лев Ильич подхватил Арину, вынес. Мамут двинулся следом.

— На посошок, — придержал Саблин Мамута за фалду. — У нас быстро не закладывают.

Хлестко открыв бутылку шампанского, он наполнил бокалы.

— Мне даже на лоб брызнуло! — Румянцева с улыбкой показала крохотный кружевной платочек с пятном крови.

— У вас сильная дочь, Дмитрий Андреевич, — поднял бокал Румянцев. — Такие здоровые, такие… крепкие ноги…

— Жена-покойница тоже… это… была… — пробормотал Мамут, уставившись на забрызганный кровью ковер.

Саблин протянул ему бокал.

— За славный род Мамутов.

Чокнулись, выпили.

— Все-таки… вы сильно переоцениваете Ницше, — неожиданно произнес Мамут.