Настоящая любовь

– То есть на свете есть столько людей и мест, но, честно говоря, именно сейчас я могу думать только о еде.

Я смеюсь.

– Тогда давай поговорим о еде.

– Хорошо, – говорит он, уставившись в свою тарелку. Он едва прикоснулся к еде, и я не могу винить его за это. Сейчас мне самой тоже кусок в горло не лезет. От нервной дрожи у меня свело живот, я не нахожу себе места, пытаясь унять трепет своего сердца.

– О боже. Выбор так велик. Как я могу остановиться на чем-то одном? То есть это и пицца из «Sorrentos», и сливочное мороженое «Snickers» с фруктами, орехами и сбитыми сливками из «Friendly’s», сэндвичи из «Savory Lane»…

– Ресторан «Savory Lane» закрылся, – сообщаю я. – По правде сказать, «Friendly’s» тоже.

Он смотрит на меня, прямо в глаза, пытаясь угадать, скучала ли я по нему. Когда Джесс понимает, что я говорю серьезно, по его лицу пробегает тень сожаления. Быстро совладав с собой, он улыбается, но я думаю, что, возможно, ему не нужно другого доказательства того, что жизнь продолжалась и без него, кроме того, что мы, хотя бы из любезности, не смогли помешать закрытию «Savory Lane».

– Ресторан «Friendly’s» теперь называется «Johnny Rockets», – говорю я. – Впрочем, там неплохо. Кроме того, знаешь, как только весной откроется «Kimball’s», ты больше не вспомнишь о мороженом «Сникерс». Ты будешь думать о двух ложечках черносмородинного мороженого в вафельном рожке.

Джесс улыбается, а потом отворачивается от меня, сдвигаясь в сторону стойки и отклоняясь от стола, чтобы сменить положение ног.

– Как насчет «Erickson’s»? Он еще открыт? Или они тоже покинули меня?

То, как он произносит слово «покинули», и то, что он не смотрит на меня, наводит на мысль о том, что Джесс злится больше, чем можно судить по его поведению. Что он обижен на то, что я переехала. Он говорит, что все понимает, но, может быть, на самом деле вообще все иначе.

– Они по-прежнему открыты, да, – кивая, говорю я, пытаясь угодить ему. – Многие рестораны продолжают работать. Во многих из них все по-прежнему.

– Во многих, – повторяет он, а потом произносит совсем другим тоном: – А «Blair Books»? В «Blair Books» все по-прежнему? То есть понятно, что там новый управляющий.

– Да, – говорю я с улыбкой, гордясь собой. – Хотя я почти все сохранила. И родители до сих пор принимают в нем некоторое участие. Я же не пустилась во все тяжкие. Я веду дела почти так же, как они.

– Ты тоже раздаешь те маленькие закладки с надписью: «Путешествуй по миру с книгой»?

– Да! – восклицаю я. – Конечно, раздаю.

– Что? Это невозможно!

– Да, вполне возможно.

Я ковырялась вилкой в своей тарелке. Он ковырялся в своей. Оба мы почти не притронулись к еде.

Официантка, подойдя к нам, хмурится.

– Видимо, вы не слишком голодны, – говорит она, подливая воду в мой стакан.

– Все очень вкусно, – говорю я. – Но мы не…

– Нам нужно многое наверстать, – говорит Джесс. – Мы можем забрать это с собой?

– Конечно, дорогой, – говорит она, унося с собой обе наши тарелки.

После ее ухода нам нечем занять руки, и не остается ничего другого, кроме как смотреть друг на друга.

– Ты всегда ненавидела эти закладки, – говорит Джесс.

– Я знаю, – отвечаю я. Я чувствую себя растерянной, думая о том, как я изменилась. Велико искушение солгать, перемотать пленку назад, поточнее вспомнить, кем я была до того, как он покинул меня, и попытаться снова стать той же.

Той Эммой, которая, как ему было известно, стремилась жить по-другому. Она жаждала приключений, ею владела болезненная страсть к путешествиям. Она привыкла думать, что обычная жизнь не способна принести радости, что она должна быть прекрасной, значительной, насыщенной и неукротимой. Что невозможно изумляться тому, как приятно просыпаться в теплой постели, что можно удивляться только лаская слонят или гуляя по Лувру.

Но я не знаю, была ли я именно такой, когда он покинул меня.

И сейчас я определенно не такая.

Так трудно предсказать будущее. Если бы у меня была машина времени, изменилось ли бы что-нибудь к лучшему от того, что я попробовала бы вернуться в прошлое и объяснить своему молодому «я», что ждет его впереди?

– Полагаю, так оно и было, – говорю я ему. – Но теперь они мне нравятся.

– Ты никогда не перестаешь удивлять, – улыбаясь, говорит Джесс.

Может быть, все будет нормально, если я не стану вести себя точно так же, как до его исчезновения.

Возвращается официантка, неся упакованную в коробки еду и чек. Джесс расплачивается наличными прежде, чем я успеваю достать бумажник.

– Спасибо, – говорю я. – Очень мило с твоей стороны.

– На здоровье.

Я смотрю на телефон и вижу, что сейчас пятнадцать минут девятого. Время пролетело так быстро.

– Мне нужно идти на работу, – говорю я. – Иначе я опоздаю.

– Нет… – останавливает меня Джесс. – Давай. Останься со мной.

– Не могу, – говорю я, улыбаясь. – Я должна открыть магазин.

Проводив меня до машины, Джесс достает из кармана связку ключей и открывает серый седан, стоящий на парковке в стороне от нас.

– Подожди минутку, – говорю я Джессу, словно вспомнив о чем-то. – У тебя нет прав, ты не можешь водить машину.

Джесс смеется.