Настоящее имя

Он повернулся и прошел к туалетному столику, где лежал револьвер. Точно такой, какой Макс видел в оружейном магазине в Канне. Тяжелый металл оттянул руку. Мысли мешались в голове. Все это он видел в кошмарных снах, и не раз, — пальба, нападение, полицейские «мигалки», трикотажные шапочки на лицах гангстеров, сгнившая изуродованная рожа людоеда Мулай Джубы…

Или это были видеоужастики, которые можно остановить в любую секунду, чтобы обнаружить себя в знакомой обстановке, подкинуть дровишек в камин и налить бокал бордо. Страх был внутри, а он оставался снаружи. Теперь все поменялось местами — вот!.. послышались шаги в коридоре, они приближались… Раздался стук в дверь! Теперь страх был снаружи, везде.

— Это Злотин? — с надеждой спросила Алика. — Что ему надо?

Она ставила между собой и страхом мужчину. А ему некого было поставить вместо буфера, только револьвер. Но привычки побеждать страх оружием у него тоже не было…

Стук повторился.

— Кто это? — снова спросила Алика. Какая дура, откуда он знает? Может и правда пьяный Злотин? Да больше и некому…

На негнущихся ногах он подошел к двери. Что-то тяжелое оттягивало правую руку и мешало… Он взялся за ручку левой, успел заметить подозрительную податливость пружины, словно с той стороны кто-то тоже опустил ручку вниз. В следующее мгновение дверь сама распахнулась, сильно ударив его в плечо, темная фигура надвинулась из дверного проема, опрокинула навзничь, навалилась сверху.

Пальцы правой руки конвульсивно сжались, раздался выстрел. Где-то вверху зазвенело, по полу застучали осколки люстры. Послышался истеричный вопль Алики.

— …Ах ты падла! — выдохнула фигура.

Правое запястье словно защемило капканом. Таубе бесследно исчез, не желая вмешиваться в чужие разборки, а Евсеев хрипло застонал, задергался под тяжелым вдавливающим его в пол телом, выгнулся, пытаясь освободиться, но это оказалось ему не под силу.

Кто-то прошел рядом, включил настольную лампу. Он увидел над собой перекошенное от напряжения незнакомое лицо и черный набалдашник глушителя у переносицы. Проглотил горькую слюну, с трудом выдавил:

— Кто вы? Что вам надо?

Незнакомец приподнялся.

— На живот, — скомандовал он. — Руки за спину.

Страх парализовал его, тело не выполняло идущие от мозга команды.

— На живот, я сказал!

Сильные руки рывком развернули его лицом вниз, завели руки за спину и стянули запястья жесткой тонкой бечевкой.

Через минуту Евсеев сидел на краешке кресла, неудобно выгнувшись, руки за спиной постепенно наливались болью. Свет настольной лампы слепил глаза и он закрыл тяжелые веки, пытаясь тонкой, просвечивающейся на свет кожей, отгородиться от грубых и страшных событий.

— Здравствуйте, Леонид Васильевич!

Он снова открыл глаза и отшатнулся. Перед ним стоял мертвец. Живой. Почти не изменившийся — только лицо стало жестче, острее. И несколько морщин… Он вовремя закрыл рот, чтобы успеть поймать каплю, готовую сорваться с нижней губы.

— Здравс…

Он забыл фамилию и имя этого человека. Наверное потому, что давно похоронил его в своем сознании.

— Дайте… воды…

Тот, кто был с мертвецом — кряжистый, седой, с дубленым лицом, — он кивнул Алике, показав глазами на холодильник. Та послушно пошла, раскачивая задом и тряся голыми сиськами. Хлопнула дверца, пшикнула крышка банки со швепсом. Алика поднесла к губам Евсеева прохладную жестянку, её руки колотились.

Шипучая жидкость освежила слипшееся горло.

— Это не я. Я только выполнил приказ. Но мы собирались позаботиться о твоей семье…

Оживший мертвец нехорошо улыбнулся.

— О ней заботятся тюремщики в Уормвуд-Скрабз, — жестко сказал он. — И вы это прекрасно знали.

«Карданов! — как всегда в минуту наивысшего напряжения пришло озарение. — Макс Карданов! И у него действительно запутанная история с родителями…»

Карданов присел на корточки, уперевшись локтями в колени и в упор посмотрел на Евсеева.

— Где деньги?

— У меня ничего нет. Я все сдал обратно в кассу. Есть расписка…

Седой сбоку угрожающе надвинулся на него.

— Ладно, Макс, — прозвучал его резкий голос. — Леха там уже волноваться начинает, хватит болото разводить…

— Я вам правду говорю. Могу расписку показать…

— Ладно, — спокойно проговорил седой.

Он сделал легкое, не лишенное своеобразной грации движение рукой, сжимающей пистолет… У Евсеева из глаз брызнули искры. Яички поджались, из горла вырвался хрюкающий звук. Ответработник ЦК КПСС не знал, что боль от удара может быть такой пронзительной — он на какое-то мгновение потерял сознание.

…Потом его что-то ужалило в руку. Евсеев дернулся и пришел в себя. Седой выпрямился, в руках у него был узенький шприц, тонкая иголка с рубиновой капелькой на конце ярко блеснула в свете настольной лампы. Алика смотрела округлившимися глазами — сквозь серую радужку проглядывало испещренное сосудами глазное дно.