Наступит день

— Не знаю еще, детка, хозяин ничего не говорил.

— Он тебе ничего и не скажет, — возмущенно покачала головой Фатьма. Он рад и вовсе не платить. Непременно договорись с ним. Меньше чем на двадцать туманов не соглашайся. Помни — ты за двоих работаешь!..

Подошли еще работницы.

— Видите, что делает этот кровопийца! — обращаясь к ним, сказала Фатьма. — Бедной старушке и жалованья не назначил. Правильно говорит Фируза — если рабочий человек за себя не постоит, его растопчут.

В это время пришла и Фируза. Сария еще раньше заметила, что, несмотря на молодость, Фируза пользуется особым уважением среди женшин.

— Как живешь, тетя? — ласково спросила она Сарию.

— А как ей жить? — вмешалась Фатьма. — Работает за двоих и даже не знает, сколько платить будут.

Сария помнила, как недружелюбно встретила ее эта смуглянка в первый день, но впоследствии убедилась, что человек она отзывчивый. С удивлением слушала Сария разговоры о заработной плате. Ей и в голову не приходило, что можно спорить с хозяином об оплате труда. Она была признательна ему уже за то, что он держит ее на работе и дает угол для ночлега.

— Ничего, детка, — стала она успокаивать возмущенную Фатьму, — я надеюсь на его совесть, что-нибудь даст, и на том спасибо. Хорошо уж и то, что принял на работу, дай бог ему здоровья.

— Не из доброты принял он тебя, — прервала ее Фатьма. — На какие деньги покупал бы он ожерелья своей Гоар-ханум, если бы не наши пот и кровь?

— Не говори так, — накинулись на нее работницы, — не то дойдет до хозяина. Как тогда заговоришь?!

— А что я такого говорю? Разве правда может быть нехорошей? Я хочу, чтобы и нас людьми считали.

Почувствовав на себе испуганные взгляды женщин, Фатьма обернулась к Фирузе.

— Разве не так, Фируза? Почему ты молчишь? Почему не объяснишь им так, как мне объясняла? Пускай и они поймут.

Тогда Фируза коснулась вопроса, который был так неясен Сарии:

— Кто у нас в Иране думает о нуждах рабочих? Никто. Каждый хозяин дает жалованья столько, сколько ему вздумается, а работать заставляет с утренней до вечерней зари. Так ведет он себя с мужчинами. А о нас, женщинах, и говорить нечего. Мы делаем ту же работу, что и мужчины, а получаем вдвое меньше.

— Вот я о том и говорю. Только не умею так хорошо, как ты, нанизывать слова. А смысл тот же! — вставила Фатьма.

— Нанизывать слова тут нечего. Главное, что во многом виноваты мы сами. Пока будем сидеть молчком, никто о нас не позаботится. Не зря говорится: ребенок не заплачет — молока не получит.

С появлением цехового мастера разговор прекратился.

— Эй, девушка, — обратился он к Фирузе. — Ты опять язык распускаешь? Клянусь аллахом, когда-нибудь тебя вышвырнут с фабрики! — Потом он обернулся к женщинам: — Становись на работу! Эти разговоры не дадут вам ни хлеба, ни одежды.

Женщины молча разошлись по местам. Высыпав коконы в чаны с горячей водой, они принялись варить их. В зловонном пару начался тяжелый трудовой день

Сария никогда не знала часов и не измеряла ими своей жизни. Она привыкла вставать и ложиться по солнцу и так же работать, причем каждое дело имело свое время: были такие обязанности, которые надо было выполнить до восхода солнца, другие — когда солнце поднималось на горизонте на два человеческих роста, третьи — в полдень, когда солнце стояло над самой головой.

А здесь, на фабрике, она часто слышала разговоры о часах: восемь часов, двенадцать часов, семь часов. Много споров вокруг этих часов, происходило между хозяином и работницами, и не только вокруг часов, но даже вокруг минут.

Сегодня одна из работниц опоздала на десять минут, и мастер цеха не допустил ее к работе. Женщина пошла к хозяину.

— Барин, миленький, прости за нескромное слово, у меня грудной ребенок расхворался, из-за него я и опоздала. Прости, будь великодушен!..

Но хозяин и слушать ее не хотел.

— Если каждая из вас будет опаздывать на десять минут в день, сосчитай, во что мне это станет, — начал он подсчитывать. — Вас тут сто человек, это составит тысячу минут, а в переводе на часы — шестнадцать часов, или полтора рабочих дня. Ты как думаешь, могу я зря выбрасывать такие деньги?

Но работницы не могли равнодушно видеть слезы уволенной женщины. Наибольшее участие приняли в ней Фируза и Фатьма. Во время обеденного перерыва, когда работницы, примостившись у стены, торопливо глотали свой скудный обед, Фируза собрала группу женщин.

— Если мы смолчим, хозяин так же поступит и с нами, будет выгонять то одну, то другую. Это нельзя стерпеть! — горячо сказала она.

Уволенная женщина растрогалась.

— Клянусь аллахом, — с плачем сказала она, — и в доме ничего нет, чтобы продать. Как началась эта война, цены на рынке полезли вверх. Как же я буду жить? Помогите, голубушки. Попросите хозяина, авось смилостивится…

— Просьбами мы и довели себя до такого положения, когда с нами обращаются хуже, чем со скотиной, — с возмущением огрызнулась Фатьма.

— А что мы можем сделать? — возразила ей одна из работниц. — Не драться же с хозяином!