НАТАН. Расследование в шести картинах

Но обо всем по порядку, ведь упорядочивание — единственная возможность для нас, ученых, противостоять хаосу, беззаветным служителем которого был Эйпельбаум.

Повсюду царил полумрак. На окнах висели рваные занавески, словно кто-то взбирался по ним к потолку, оставляя следы цепкими коготками. Посреди пыльной гостиной стоял гигантский самовар — тот самый, в котором было выращено Натаном самое грандиозное политическое движение наших дней. Профессор политологии приставил к самовару шаткую лестницу, бесстрашно забрался наверх, с тяжким усилием и ржавым скрипом отодвинул крышку и заглянул в самоварову бездну. «Ничего особенного, кроме размеров», — свысока сообщил он нам предварительные результаты исследования. Как только он это произнес, люстра над нашими головами угрожающе закачалась. «Та самая, — прошептал, неловко уворачиваясь и пугающе пошатываясь, политолог. — Люстра прозрения, как он ее называл…» Я предложил поскорее выйти из радиуса поражения люстрой: ведь никто из нас не желает, подобно Натану, получить озарение благодаря «снисхождению люстры на затылок» (так говорил Эйпельбаум, описывая первый мистический катаклизм, с ним случившийся).

Мы коллективно отскочили к могучей куче документов, сваленной на полу. Это был архив Натана. Документы — потрепанные и ламинированные, полуистлевшие и прекрасно сохранившиеся — были собраны объектом нашего исследования в гигантские папки, которые пожелтели от времени и приоткрылись; некоторые документы лежали на полу вперемешку. Судя по всему, папки обозначали периоды жизни Эйпельбаума: «Натан Первый», «Натан Второй», «Натан Третий». На четвертой, самой ветхой и толстой, размашистым почерком было написано: «Разное».

— Вот оно как… — профессор психологии хищно оглядывал архивную гору. — Трех папок, значит, Натану не хватило. Ему еще и «Разное» понадобилось.

— Гордыня! — заявил отец Паисий (тоже член нашей редколлегии) и осуждающе перекрестился.

— Вроде того, — задумчиво отозвался психолог и язвительно добавил: — Натан намекает, что даже трехликость не может выразить его богатый внутренний мир.

— Откуда он вообще достал папки такого размера? Я вот никогда таких не видел, — произнес богослов, и несколько членов нашей редколлегии согласились с ним, а психолог поставил свой первый диагноз Эйпельбауму: «гигантомания».

Архивный Монблан окружали старые стулья, словно кто-то знал о нашем приходе. Молчаливо оглядев призывающую нас мебель, мы расселись вокруг документальной громады — каждый на свой скрипучий стул — и протянули к ней руки. Теперь мы знаем: в ту минуту и произошло инфицирование. Но тогда мы с энтузиазмом начали раскопки, добывая из архива свидетельства и факты, лжесвидетельства и фейки. Нас вдохновляло предчувствие грандиозной научной работы по отделению истины от неправды.

Мы сразу обнаружили многочисленные свидетельства о вступлении в брак: Натан связал себя семейными узами с шестью женщинами в течение трех лет. При этом свидетельств о разводе было всего два, а третий документ гласил: «Натан и Ольга объявляют о временной приостановке брака». К этому бурному брачному периоду относилась и гербовая бумага из Сретенского монастыря, гласящая: «Брат Нафан принят в ряды братии сей святой обители и благословлён на прохождение подвига молчальника и страстотерпца».

Приветственное письмо от тибетского далай-ламы относилось к тому же периоду жизни Эйпельбаума и свидетельствовало: этот всемирно уважаемый человек рад, что Натан принял буддизм и теперь сделает все возможное, чтобы не родиться вновь.

— Славно сформулировал далай-лама, — бормотал богослов, рассматривая в тусклых лучах настольной лампы письмо лидера буддийского мира. — Мол, хорошо бы тебе, брат Натан, больше не рождаться. А вы заметили постскриптум? — он протянул мне письмо. — Лама просит Натана «принять в знак признательности гималайского енота».

Я выхватил из рук богослова письмо далай-ламы и торжественно предъявил его ученому совету. Высокочувствительные профессорские носы почуяли запах научного открытия (сразу хочу заметить, что я ироничен, и не намерен этого скрывать, тем более в процессе столь серьезных исследований).

— Это настоящее сокровище! — ликовал я. — Благодаря письму далай-ламы мы узнали, откуда взялся енот, который сопровождал Эйпельбаума в его полете в космос!

— Полете, оскорбившем всех ученых! — этот возглас принадлежал астрофизику. — Есть вещи неприкосновенные, и Вселенная относится…

— Этого уже не изменить! — мне пришлось прервать возмущенного астрофизика. — Но теперь исток енота нам известен, а для ученых главное — обнаружить корень явления.

— Согласен, это прекрасная находка, — авторитетно отозвался политолог, слегка отстраняясь от астрофизика. — Все мы знаем о невероятном влиянии, которое оказало гималайское четвероногое на политический триумф Эйпельбаума. Это письмо — выдающаяся улика в нашем расследовании…