НАТАН. Расследование в шести картинах

Эйпельбаум отметил, что енот произнес эти слова со знанием дела. Подумалось вдруг Натану, что в прошлой жизни Тугрик был кем-то из правителей московских — не дай Бог, кем-то особенно жестоким, — и вот теперь он искупает давний грех попыткой создать революционную ситуацию, освободить людей, предков которых он терзал в далеком прошлом. Глядя на енота, в глазах которого вспыхнули красные угольки, Натан впервые испугался чудесного зверя.

Енот почувствовал, о чем думает Эйпельбаум:

— Ээээ! Чепуху-то в голову не впускай! Нет никаких прошлых и будущих жизней, ты чего, Нати? Ты же помнишь мой девиз: чудес не бывает.

Натан рассмеялся, и бокалы вновь содвинулись.

Задание — создать партию и внедриться в оппозиционную среду с целью ее разложения — Тугрик принял с восторгом.

Он ринулся к телевизионной коробке и добыл оттуда папку, на которой его лапкой было выцарапано «Совершенно секретно: для всех, кроме Нати». В папке, по словам енота, содержался план по созданию новой партии, усилению ее влияния, созданию хаоса и (тут енот посмотрел на Эйпельбаума с умилительным простодушием) захвату власти. Торжественно вручив папку Натану, енот достал из бездонной коробки плащ мушкетера, шляпу с кокардой и шпагу и принялся маршировать вокруг стола, разя невидимых врагов. Эйпельбаум аплодировал Тугрику, а тот, заколов с десяток незримых супостатов, повернулся к Натану и спросил:

— Неужто не боишься стать революционером, Нати? Я-то, чего скрывать, бессмертен. А ты разве тоже?

— По-моему, да, — чистосердечно признался Натан.

— Какой ты молодец! — восхитился енот. — Ты ведь изо дня в день жив, верно? Так откуда же взяться опыту смерти?

— Совершенно неоткуда! — хохотнул Натан.

— Потому ты и чувствуешь себя бессмертным! И правильно делаешь! — воскликнул енот, и они выпили за бессмертие и закусили цыпленком с орехами.

Эйпельбаум потребовал сделать ему «еще одну „Кровавую Мэри“» и поднял тост за свою «непобедимую наивность».

За наивность Натана енот был выпить готов, но в целом идею пьянства не поддержал.

— Максимум одну «Мэри», Нати. Завтра у нас трудный день.

И енот не ошибся.

Примечание редакции: Чувство бессмертия, делавшее Натана бесстрашным и почти безрассудным, мы подвергнем анализу в последних главах нашего расследования. «Если Бог даст», — просит добавить отец Паисий, и мы добавляем.

Также, чтобы избежать недоразумений и разночтений, мы вынуждены сделать замечание: Эйпельбаум все-таки скончался. Это столь же очевидно нам, сколь — вплоть до самого последнего дня — казалось невероятным Натану. Когда придет час, мы откроем обнаруженную филологом папку «Натан и смерть» и последовательно изложим хранящиеся там грустные факты.

Тысячелетний альянс

На следующее утро Натан Эйпельбаум был назначен главой попечительского совета главного медиахолдинга страны — ГЛАИСТ (производное от двух слов — Глас Истины).

На площади перед Останкинской башней журналисты выстроились на приветственную линейку перед новым начальником, полномочия которого были сколь таинственны, столь и несомненны.

Блистательно-энергичный, мессиански подтянутый Эйпельбаум обратился к солдатам информационного фронта, предварительно потрепав каждого по щечке, а кого-то и погладив по головке, чем сразу заслужил преданность поглаженных и потрепанных.

— Инфовоины! Ваша суровость равна вашей искренности, а искренность оплачена нами. Покажите мне языки! — инофовоины, как по команде (а это и была она) показали Натану десятки языков. — Прекрасно! Бравые, проворные, всегда готовые к работе, пленительно-розовые и неутомимые! Вы ведь знаете, как их употреблять?

— Так точно! — гаркнули бойцы.

— Сегодня потренируетесь на моих помощниках, а когда я лично приму экзамен, вы будете допущены к руководителям державы. Лучших из вас этой же ночью мы развезем по особнякам!

— Ура! Ура! Ура!

— Помните ли вы, что правда является нашим врагом, которого вы призваны добивать с яростью неандертальца, встретившего кроманьонца у входа в родную пещеру?

— Как кроманьонцаааа!.. — неслось над площадью.

— И учтите: ваша цель не в том, чтобы вам поверили. Она глубже, она благороднее. Надо, чтобы ваши зрители и читатели решили, что верить вообще ничему нельзя. Тогда и оппоненты наши, сколь бы громко ни кричали, как бы правду свою ни защищали, все равно окажутся на нашем поле, где все так восхитительно относительно.

— На нашеееем полеее… — ревели бойцы.