НАТАН. Расследование в шести картинах

Рабочие кричали, что терпение истощено.

Натан разъяснил свой план: «Богатеи и олигархи нужны нам как союзники лишь на первоначальном этапе, пока они еще способны вставить свои жирные палки в наши суровые колеса. Высосав из них все нефтедоллары и обратив их в нашу пользу, мы поступим с кровососами, как они того заслуживают: арест — тюрьма — народный суд — виселица».

Натан тонул в одобрительном электоральном реве. И, конечно, в аплодисментах. Утопая в них, Натан надевал кепку, знакомую всем до боли, и кричал: «Смейть буйжуям!» — «Смеееерть!» — вто́рили счастливые смеющиеся работяги, а также примкнувшие к ним ликующие бездельники. Вторые кричали громче.

Обольщенные Натаном олигархи воспринимали его речь перед рабочими как необходимый этап в деле оболванивания народа — этап окончательный и бесповоротный.

В одной из нейтральных газет (она так и называлась: «И нашим, и вашим») появилась карикатура: олигарх смотрит по телевизору выступление Натана, пыхтит сигарой и с омерзительной нежностью поглядывает на своих жирных отпрысков, которые тянут гигантские волосатые лапы к России: на карте она была изображена в виде прекрасной царевны. Подпись под карикатурой гласила: «Натан заморочит их пустые головы!»

Тугрик считал, что олигархи воспримут эту подпись как обещание финального оболванивания народа, а народ — как предстоящее разорение и гибель олигархов. Натан в таком восприятии сомневался, но исторический процесс подтвердил правоту енота.

После нескольких недель триумфальных выступлений енот заказал независимое социологическое исследование. Икая от изумления и гордости, Тугрик изучал результаты исследования в коробке, которая стала его первым офисом: народ и элита все свои надежды инвестировали в Натана, ожидая от него прямо противоположного. Тугрик показал анализ общественных настроений Натану, и тот прокомментировал с недовольством: «Мы взорвем эти дурацкие термины: народ, элита… Прекрати эти дряхлые слова употреблять, они на меня тоску наводят».

И енот прекратил. А Натан — нет. «Элите» Эйпельбаум клялся в том, что грядет окончательное порабощение «народа», а «народу» — что, придя к власти, он «разберется с элитой, которая на самом деле просто сброд».

Так продолжалось несколько недель. Все были довольны и даже счастливы. Все были исполнены слегка тревожных, но все-таки надежд.

Но гром не заставил себя ждать: он грянул.

Смешать с дерьмом!

Четвертого июля, в половине первого, из центрального кремлевского кабинета раздалось ворчание. Проходившие мимо на цыпочках министр просвещения и министр культуры застыли от ужаса. Паралич был столь глубок, что уборщик принял министров за восковые фигуры и решил протереть их тряпочкой. Министры, с чьих лиц стали смахивать пыль, оттаяли и рассвирепели. Неблагодарные, они дали подзатыльник обнаглевшему холопу и устремились к начальнику президентской администрации.

Только после ледяного душа они смогли сообщить: мы слышали, как за закрытыми дверьми ворчит первое лицо.

Начальник администрации принял таблетку от тахикардии, которая не помогла, приказал министрам удалиться и под страхом смерти запретил рассказывать о том, что им довелось услышать.

Сам начальник президентской администрации отдал подчиненным судорожный приказ и ближе к вечеру отправился в шифровальную. Там уже были заготовлены для расшифровки записи президентского ворчания за последние шесть часов. Всю ночь начальник администрации сидел над записями, вслушиваясь в интонации, рассчитывая продолжительность пауз, оценивая изощренность мелодий. К раннему утру воля первого лица прояснилась.

Не смея уточнять, верно ли понят президентский приказ, начальник вызвал руководителя ГЛАИСТа и потребовал от него «смешать Натана с дерьмом».

Жгучая тоска по чужому добру

Глубокой ночью Тугрик растормошил Эйпельбаума:

— Вставай! Срочно! Опасность!

Натан вскочил с постели, осовело глядя на енота.

— Грядут очернение и дискредитация! Тебе не простят свободы и иронии, тебе уже не прощают! СМИ что-то страшное про тебя готовят, я чувствую!

Как безусловный и окончательный аргумент, Тугрик предъявил Натану свой высокочувствительный хвост — он дрожал и извивался, словно в него и правда поступала какая-то жуткая информация. Любой другой отмахнулся бы от енота и его хвоста и продолжил спать, но только не Натан. Он принял послание хвоста всерьез, и правильно поступил: телесюжеты о том, что Натан находится с Тугриком в преступной связи, уже готовились к выпуску. Тугрик был назван «детенышем енота», а значит, Натану светила знаменитая педофильская статья. Авторитет Эйпельбаума, выросший сказочными темпами, должен был рухнуть с такой же сокрушительной скоростью. И сразу после этого перед Натаном должна была распахнуть свои двери тюрьма.