Национал-большевизм

Сталин в докладе на съезде жалуется, что «великодержавные идеи сменовеховцев просачиваются в партию», подпадающую под гипноз «великорусского шовинизма». Зиновьев, в свою очередь, спешит оградить себя от «приятных сменовеховских комплиментов», приписывающих большевизму воссоздание Великой России…

Шумным и не вполне стройным хором стремился 12-й съезд убедить себя и всех, что «буржуазную стихию мы побьем и взнуздаем», что «отступление кончено», что «партия едина, как никогда», и, главное, что великая российская революция в нынешнем своем фазисе не великую державу российскую по линии наименьшего сопротивления воссоздает, а подлинный пролетарский интернационал воздвигает…

Блажен, кто верует… Иначе невольно снова в голову застучится знакомое четверостишие — с оккультным пророчеством:

Что-то готовится, кто-то идет…

III

Однако, чтобы не быть дурно понятым или фальшиво истолкованным, тороплюсь подчеркнуть, что менее всего склонен я понимать этот стихотворный прогноз в смысле «близкой гибели большевиков». Гиблыми баснями пусть по-прежнему пробавляются наши плакуны на реках вавилонских, наши обыватели от политики, слезливо тщащиеся грошевыми надеждами, до смерти ушибленные беженством. Пусть вновь и вновь, им в унисон, наслаждаются своими однозвучными заклинаниями и начетчики сектантских канонов, для коих жизнь разграфлена по клеточкам, а Добро и Зло навсегда воплотились в законченные абстрактные формы. Пусть уж о «близком дне освобождения», щедро разрисованном всеми завитушками наивной фантазии, вопиют по-прежнему спецы по этой части — Бурцевы и Черновы, ослепленные доктринеры и политиканствующая обывательщина…

Нет, не в «гибели большевизма» дело, а в очередном фазисе его исторического развития. Вместе с Россией, вместе с нэпом он подошел к некоему рубежу, к распутью. Возможности, рожденные сдвигом 21 года, подходят к концу, требуются дальнейшие «сдвиги». На месте стоять нельзя, политические паузы в революции не могут длиться долго. Скоро поневоле придется выбирать между «коммунистической реакцией» ларинского стиля и трезвой программой Красина. В первом случае возобновятся «великие потрясения» и… новый Кронштадт опять заставит партию вернуться к единственно целесообразному пути. Во втором случае это произойдет безболезненно без новых испытаний судьбы.

Необходимо вообще признать, что Красин в настоящее время является наиболее интересной и ценной фигурой коммунистической партии и советской власти. Он как бы воплощает собою тот «второй день революции», в обстановку которого теперь ступает страна. «Кандидат в русские Баррасы», — он лишен ряда недостатков своего французского прототипа. Вместе с тем за ним — огромный деловой стаж, организационно-хозяйственный опыт большого масштаба, чем не могут похвалиться другие партийные нотабли, — по большей части «чистые политики и партийные литераторы», «высоко-политические штатгальтеры», время коих неудержимо проходит…

Красинизм — будущее русской революции, становящееся ее настоящим. Красинизм — «готовится». Красинизм — «идет».

Если не Красин, то… Марков второй, великий сумбур, яма глупой реакции и разброда, длинное лихолетье…

Подобно Ленину, Красин центральную задачу советской власти видит в экономическом воссоздании страны. Для него ясно, что без разрешения этой задачи правящая партия не сможет сохранить свой авторитет в государстве. «Вся наша организация и тактика, пишет он, — должны быть приспособлены именно к творчеству, созиданию и восстановлению производства. Это не значит, что у нас нет больших опасностей внутри и извне. Но именно борьба со всеми этими опасностями требует уклона всей нашей политики и организации, в особенности верхов государственного и партийного аппарата, по линии производственной и хозяйственной».

Сама пресловутая «смычка» с крестьянством мыслима лишь при условии поднятия производства. Не может же она, в самом деле, наладиться «от продолжающегося развала крупной индустрии, от жалкого состояния железных дорог и невозможности немедленной реальной помощи крестьянину семенами, орудиями производства и кредитом!» Вывод ясен: «если мы окажемся банкротами в области производства, кредита и внешней торговли, никакая инспекция и никакой Рабкрин или ГПУ нам не помогут, — крестьянство рано или поздно нас дезавуирует»…

Коммунист-хозяйственник Красин лучше других видит всю глубину нашей экономической разрухи, всю удручающую неподготовленность диктаторствующего слоя к созидательной работе, несмотря на «пятилетнюю нашу суетню вокруг государственного аппарата» (Ленин). И естественно, что ему претит самодовольное бахвальство тех из его партийных товарищей, «которые, кроме благонамеренного отвращения к «буржуазным» методам производства, редко обладают иным багажом».