Нацисты

К концу 1942 года стало ясно, что честолюбивые планы по созданию воздушного моста, предложенные Герингом, обеспечат лишь малую долю необходимых для удержания Сталинграда поставок провианта и боеприпасов. Те немецкие самолеты, которые отправлялись на эту миссию, часто сбрасывали припасы на советские позиции из-за ветра или изменений местоположения войск на линии фронта. С каждым днем условия существования 6-й армии стремительно ухудшались, вследствие чего вера солдат в то, что фюрер непременно вызволит их, серьезно пошатнулась.

«Тот, кто сам не был там, – утверждает Бернхард Бехлер, – понятия не имеет, через что нам довелось пройти. Когда я ложился спать и запускал руку себе под воротник, то каждый раз доставал из-за шиворота целую горсть вшей. Вши разносили тиф… Нам нечего было есть. Мы нашли несколько замерзших насмерть лошадей, взяли топор и отрубили от их мертвых тел несколько кусков мяса. Пришлось подогреть его в котле, чтобы съесть хоть что-нибудь. Мы просто лежали на земле, погибая от голода, и мерзли, нам было страшно… Представьте только: степь, все в снегу, градусов двадцать-тридцать мороза… Солдаты лежали на земле, и наши танки, не замечая своих же бойцов, ездили прямо по ним, потому что у тех не было сил подняться и дать о себе знать. Я все думал про себя: если бы наши близкие увидели нас, если бы они знали, какой страшной смертью гибнут здесь наши солдаты! В мое сердце все чаще закрадывались сомнения, я спрашивал себя: что ты делаешь здесь, в Сталинграде? Что держит тебя, простого немецкого офицера, здесь, в тысячах миль от дома? Разве ты защищаешь здесь Родину, свою Германию? Зачем тебе все это?»

После того как Манштейн потерпел неудачу и немецкие войска вынуждены были встретить в Сталинграде Рождество и Новый год, некоторые офицеры 6-й армии впали в такое отчаяние, что стали подумывать о самоубийстве. «После нашей рождественской “вечеринки”, – вспоминает Герхард Мюнх, – я отправился в штаб полка, пожелать сослуживцам счастливого Рождества. И там мне рассказали, что несколько офицеров артиллерийского полка застрелились. А в канун Нового года ко мне пришли командиры роты и сказали, что жизнь утратила всякий смысл, что пора поставить точку, и предложили всем вместе пустить себе пулю в лоб. Мы всю ночь спорили друг с другом о том, что же нам делать дальше. В конце концов решили, что несем ответственность за солдат, которые должны идти в бой под нашим командованием, а потому не имеем никакого морального права на самоубийство».

В январе того года Иоахим Штемпель встретился со своим отцом, который еще до войны был профессиональным военным и теперь, получив чин генерала, командовал 371-й пехотной дивизией. Его дивизия сражалась в другой части «Сталинградского котла». Эта встреча стала поворотным моментом в жизни Штемпеля: «Я приехал на его командный пункт на джипе, чтобы обсудить наше положение, о котором ему, как командиру дивизии, должно было быть известно гораздо больше, чем мне, командиру небольшого взвода. В тот день я понял, насколько плохи наши дела. Отец без лишних намеков сказал: “Нас принесли в жертву, чтобы спасти остальных”. И тут открылась дверь, и в бункер вошел Паулюс. Отец поприветствовал его и спросил: “Мне отослать сына?” Паулюс разрешил мне остаться и присутствовать при их разговоре. Они обсуждали сложившуюся ситуацию, и в конце Паулюс сказал следующие слова: “Моей гордости, 6-й армии, выпал жребий, которого она не заслужила. Для последней миссии, Штемпель (обратился он к моему отцу), нам и нашим бойцам потребуются великие силы. Как генерал вермахта, вы знаете, что требуется от вас в конце нашего пути. Наши люди должны защищать наши позиции в бункере, пока русские не войдут внутрь, после чего бункер взорвут вместе с нами. Пусть удача в этой последней битве будет на вашей стороне”. Произнеся эту речь, он пожал руки нам обоим и ушел».

После того как Паулюс покинул бункер, Иоахим Штемпель с отцом стали обсуждать услышанное, но слова военачальника прозвучали весьма однозначно: «Отец подтвердил, что ни один из генералов не должен попасть в плен, такого исхода нельзя допустить, как и объяснял командир. “Ты еще можешь попытаться, – советовал он. – Ты ведь еще совсем молодой. Попытайся сбежать из этого пекла, как-то вырваться из окружения… Но я застрелюсь. Не хочу стать обузой для своих штабных офицеров на случай, если они тоже попытаются скрыться. Мне уже пятьдесят, я им лишь помешаю. Так что я остаюсь. Пущу пулю в лоб, когда русские войдут в мой бункер, здесь, в этой самой комнате… Так поступают капитаны тонущих кораблей. Капитан никогда не уплывет на шлюпке, он останется и погибнет вместе со своим судном. Мои люди погибнут здесь за свою страну и больше не увидят свой дом. Мой долг – разделить их участь. Я остаюсь”».