Наваждение

– Хорошо! – корреспондент махнул рукой, демонстрируя, что идет ва-банк и открывает все карты. – Можете казнить меня, как хотите… Только я считаю, что должна быть справедливость, и на том стою. Наши сибиряки – уж кто больше них достоин – не буду называть имен… Коли они сочтут, что дело сделано, и отступятся – а дело-то… Разве ж так справедливо?

– Вон что, – Сазонофф, будто только сейчас догадавшись, покивал головой. – Вы, значит, беспокоитесь, что мы княжеской подписи где надо не предъявили?.. – обернувшись, к лорду Александеру, в кратких словах разъяснил ему ситуацию. Лорд сказал:

– Exellent, – и, лениво поднявшись, удалился в соседнюю комнату.

– Небось, и сами желаете поглядеть?

Иван Федорович Николаев кивнул быстрее, чем собирался, и потому, прежде чем ответить словами, заставил себя сделать паузу.

– Хотел бы.

– Это запросто.

Больше он ничего не сказал, и корреспондент молчал тоже, напряженно глядя на дверь, закрывшуюся за лордом Александером. В окне, за зимними рамами, громко жужжала проснувшаяся муха. Мистер Барнеби, в отличие от нее, никак не просыпался, только благостно вздохнул и слегка переменил позу.

– Well, – объявил милорд, входя. В руке у него была развернутая бумага, на которой г-н Николаев еще издали разглядел ровные, писарским почерком выведенные строчки, и внизу – изящную, будто кружево, подпись и печать. Он стремительно шагнул вперед, лорд Александер столь же стремительно отступил, слегка приподнял руку с документом:

– You may look. But don’t touch!

– Трогать не надо, – перевел Сазонофф, невозмутимой скалою возвышаясь между корреспондентом и милордом.

– Д-да… да, – пробормотал Николаев. Он никак не мог оторвать глаз от кружевной подписи. Джентльмены, не изменяя британской вежливости, молча ждали, когда он насмотрится.

– …Недопустимое мальчишество!

Мистер Барнеби, сжимая обеими руками справочник по континентальному праву, переводил возмущенный взгляд с лорда Александера на мистера Сазонофф и обратно.

– Я был готов вмешаться. Нарочно притворялся спящим, чтобы сохранить элемент неожиданности. Вот эта книга, – он потряс справочником, – неплохое метательное оружие. Но у него-то вполне мог быть в кармане револьвер!

– Не мог быть, – поправил Сазонофф, – а был.

– Совершенно верно, – вздохнув, подтвердил милорд, – «Смит и Вессон», судя по очертаниям.

Мистер Барнеби расширил глаза и прижался к спинке кресла. Руки его дрогнули, тяжелая книга грохнулась на пол.

– Но тогда как же… тогда выходит, они нас отсюда не выпустят! Здесь же нет никакого правосудия! Просто догонят в пути, и…

– Я его определенно где-то видел, – пробормотал лорд Александер, задумчиво глядя в окно. Мухи уже там не было: нашла выход и улетела в форточку. – Вот где? В поезде? Где-то здесь? Или в Петербурге?.. Эдакая не запоминающаяся физиономия… но у меня хорошая память на лица. Я обязательно вспомню.

Выйдя из гостиницы, разъездной корреспондент «Восточного обозрения» Иван Федорович Николаев завернул в ближайший трактир, сел в углу за отдельный стол и, щелчком пальцев подозвав полового, спросил водки.

– Не держим-с, – осанистый, мордатый малый посмотрел на него сверху вниз, вроде как почтительно, а на самом деле – нагло.

– Какого черта! У вас трактир или что?

– Чайная-с, – самодовольно уточнил половой, – алкогольных напитков не подаем-с. Легкое вино в самом крайнем случае: рейнвейн, мозель… настоечка на алтайских травах-с…

Корреспондент собрался уже рявкнуть, но уловил в последних словах мордатого нечто многозначительное и, дергая губами, молча выложил на стол ассигнацию. В следующий миг она исчезла – как и не было.

– Для особенных клиентов-с… – мурлыкнул половой и скрылся. Спустя недолгое время г-ну Николаеву был подан вместительный фаянсовый чайник с обитым жестью носиком. Пар от чайника не шел, зато шел запах – целебных алтайских травок, настоянных на чистой сорокаградусной… Спустя, наверно, полчаса, заедая золотистую жидкость селедкой и баранками, Иван Иванович Николаев уже мог, не задыхаясь, вспоминать о том, что произошло в гостинице.

Нет, он, конечно, не успокоился. Просто убийственное разочарование сменилось злобой, которая горела ровно и не лишала рассудка. Злобой не против англичан. Что англичане – дерьмо, с ними все ясно. Вот он…

– Кинул, – бормотал корреспондент, тупо разглядывая веточки и цветочки на круглом боку чайника, – кинул, как щенка. Одно-единственное у него попросил – и то… «Езжай, милый, – передразнил, кривя губы от ненависти, – вернешься, все подпишу». А эти уж по магистрали ехали с бумагой в кармане! П-папаша. Слизняк, старый педер…

Тут он осекся, испугавшись, не слишком ли повысил голос. Поглядел по сторонам. Никто не обращал на него внимания. Сибирские валенки, рассевшись за столами, мирно пили чай (видать, обычный, без травок). Корреспондент перевел дыхание. Велел себе: забудь! Не навсегда, конечно. Придет время, сочтешься. А пока… Пока надо придумать, как действовать в изменившихся обстоятельствах.

И он начал думать, навалившись на стол и стиснув ладонями голову.