Наваждение

Мещерский, беззвучно пробормотал г-н Николаев. За обиду он, разумеется, счел – но дело для него было все-таки важнее.

– Про банду всенепременно напишу. Но в контексте, понимаете ли, общественных настроений актуальней было бы о политике. Вот, например, визит в Егорьевск знаменитого бомбиста…

Исправник при упоминании о политике начал было старательно зевать, но слово «бомбист» заставило его проглотить зевок и в упор уставиться на корреспондента.

– Простите, это вы о чем?

– Как же, – тот с некоторой неловкостью пожал плечами. – Никоим образом не хочу вторгаться в сферы, не предназначенные… Но долг перед читателями выполнить обязан. А им, понимаете ли, – им страшно.

– Экая чушь, – буркнул исправник. Решительно взялся за кружку и сделал большой глоток. – Извольте объясниться. Какой бомбист?

– Некто Измайлов, из народовольцев. Привлекался в северной столице и в здешних краях тоже профигурировал. Давненько, правда, лет восемь назад.

– Измайлов, Измайлов… – исправник, кажется, вновь принялся мысленно листать столбовую книгу. Корреспондент продолжал терпеливо:

– Главное же, что тревожит моих читателей, заключается в следующем. Этот Измайлов прибыл из Петербурга в Егорьевск не просто так, а в качестве сопровождающего. И кого, как вы думаете, он сопровождает?

– Ну?

– Госпожу Домогатскую Софью Павловну. Вам эта фамилия ни о чем…

– Интересно, – исправник, энергично высморкавшись, откинулся на спинку своего жесткого кресла, и сделалось очевидно, что он, хоть и простуженный, и уставший от жары и докучных посетителей – начальство, да еще какое! – Откуда, позвольте спросить, у вас такие сведения?

– Сбор сведений, – с достоинством отвечал г-н Николаев, – это моя профессия.

– Душно у вас как-то, Илья Самсонович… – тем же вечером сказала Софи Илье, который пришел узнать, не надобно ли ей чем-нибудь угодить.

После «предложения», сделанного Софи от его имени и принятого Аглаей, подобные визиты вошли у Ильи в привычку и весьма раздражали Софи выражением умильной подобострастности, которое трактирщик считал нужным надевать в этих случаях на свою округлую физиономию.

– Это вам после Петербурга кажется, – Илья пошевелил толстыми плечами. – А мы так привыкли и не замечаем…

– Нет… душно… как будто дождь собирается… и никак собраться не может…

– Ну а чего же вы хотите? – Илья отложил в сторону умильную гримасу и сделался таким, каким нравился Софи – умным и ироничным. – Что бы еще могло быть, коли городом и окрестностями нынче фактически управляют две бабы – одна с уже окончившейся женской судьбой, а другая – с как бы и не начавшейся…

– О, Илья! – воскликнула Софи. – Вы, я вижу, вовсе не сторонник женского равноправия?

– Нет, я – не сторонник, – согласился Илья. – Я думаю, что Бог создал мужчину, чтобы он занимался делами, а женщину – чтобы ею можно было любоваться…

– Быт любого здешнего поселка – серьезное испытание для вашего утверждения, – заметила Софи.

– Да, конечно, – согласился Илья. – Люди так и норовят исказить в себе образ и задачи, вложенные в них Богом. Я думаю, в них действует что-то вроде азарта…

– Это интересно, – сказала Софи. – То есть, по-вашему, приисковые и прочие рабочие пьют и бьют своих жен не иначе, как состязаясь с Богом в творческих функциях? Что ж, это во всяком случае оригинально… Особенно по сравнению с экономическими теориями господ марксистов…

– Я читал, Аглая мне давала, – кивнул Илья. – Там есть много здравого, как мне показалось. Но не все.

– Аглая читала сама и давала вам читать работы Маркса? – удивилась Софи.

– Аглая – очень умная и образованная женщина, – с гордостью сказал трактирщик. – К ней даже профессор из Москвы приезжал. Она вам не рассказывала? Это – смешно.

– Нет, расскажите.