Наваждение

Заботливости красноярского собрата не было границ. Он заставил Пашу съесть яичницу, напоил крепчайшим чаем, отвез на вокзал, позаботился о билете, посадил в вагон и не покидал перрон, пока протиснувшийся в окно и отчаянно размахивавший руками Паша не скрылся из вида. А растроганный до слезливого насморка Васильчиков сотрясал кулаками и орал, что ждет его у себя в Москве и обязательно убьет, если тот в ближайшее время не объявится. Лишь когда благодетель Славка сделался неразличимым, Паша обессиленно рухнул на сиденье и неожиданно вспомнил, что за всеми этими делами так и не отдал покоившийся в сумке пакет шефа. Ничего, — утешил себя, — позвонит на обратном пути из Иланской, чтобы вышел к поезду. Благо, телефон Славкин в записной книжке нацарапал. Нет, подумал, худа без добра, еще разок на четверть часа встретятся, покалякают. Уставился в окно, меланхолично созерцая проплывавшие за ним темные, прокопченные железнодорожные строения, и не заметил, как заснул. Разбудила проводница, бесцеремонно подергав за воротник куртки:

— Вставай, парнишка, к Иланску подъезжаем.

«Парнишку» Васильчиков молча проглотил, забросил на плечо сумку и направился к выходу.

Иланская оказалась довольно большой станцией, с забитыми вагонами путями и добротным старым вокзальным зданием. Паша зябко поежился — то ли похолодало сегодня, то ли после неудобного сидячего сна. Часы показывали двадцать минут восьмого, вспомнил, что не перевел стрелки на местное время, заодно сообразил, отчего все время в сон тянуло. Обязательный Славка дал ему номер телефона и адрес местной газеты, где работал его однокашник, но Паша решил время понапрасну не тратить, добираться до Груздево своим ходом. Выбрался на привокзальную площадь, отыскал автобусную остановку. Две немолодых женщины в одинаковых сизых пластмассовых плащах и низкорослый небритый мужичонка в зимней кроличьей шапке с напряженным вниманием следили за его приближением. Наверное, знают здесь каждого наперечет, любой незнакомец марсианином кажется, — хмыкнул про себя Васильчиков. Подошел, улыбчиво поздоровался — слышал где-то, будто сибиряки, особенно в глубинке, здравствуются даже с незнакомыми, — спросил:

— Отсюда до Груздево автобусы ходят?

— А на кой тебе в Груздево? — мужичонка подозрительно сощурил линялый, с нездорово розовым и мокрым нижним веком глаз.

Паша прикинул, что выгодней всего представиться и объясниться, заодно попробует разузнать у них о бабе Ксене и, не исключено, заручится их содействием. А если эта колоритная троица тоже из Груздево, тогда вообще немыслимо повезет. Мужичонка, так и не расширив бдительное око, терпеливо Пашу выслушал и неожиданно брякнул:

— Документик у тебя имеется?

— Естественно, — понятливо разулыбался Паша, вынул из кармана редакционное удостоверение и протянул ему.

Тот, под уважительными взглядами женщин, въедливо, далеко отставив руку, обозрел «документик», два раза прицельно взглянул на его владельца, словно сверяясь с фотографией, неохотно вернул, горестно сморщился:

— До чего дошло, из Москвы уже Ксении Марковне покою не дают. Как рехнулись все. И лезут, и лезут, доконают старушку!

Паша взялся убеждать, что сам лично ни с какими просьбами не намерен приставать, наоборот, прославит ее на всю страну, большую фотографию в газете напечатает. Чем она, сибирская кудесница, хуже той же болгарской Ванги или всяких-разных, которые с газетных страниц и телевизионных экранов не слазят? Вот он, Паша, например, о том, что есть такая станция Иланская, а рядышком деревня Груздево, понятия не имел, а теперь вся Россия узнает, да что там Россия, их газета в стольких государствах продается!

Пластмассовые женщины по-прежнему хранили партизанское молчание, лишь перебегали быстрыми, ухватистыми взглядами с Пашиного рта на мужичонкин. Но было заметно, что речь московского журналиста и на них, и на мужичонку произвела впечатление. Так, наверное, внимали васюковские шахматисты заезжему гроссмейстеру Бендеру. Пашины старания оказались не напрасными. Троица была не из Груздево, но участие проявила. Выяснилось, что какой-то автобус мимо Груздево ходит, но ждать его можно бесконечно. Проще выбраться на «большак», там машины часто в леспромхоз мотаются, кто-нибудь подбросит московского журналиста — езды-то всего полчаса. Мужичонкино расположение простерлось настолько, что вызвался даже проводить Пашу до этого большака, но тот самоотверженно отказался, рассыпался в благодарностях и бойко зашагал в указанном аборигеном направлении. Он снова, как вчера, отрываясь от московской земли, укрепился в мысли, что сибирская одиссея его будет счастливой, удача, с самого начала улыбнувшаяся ему, не изменит и дальше.