Наваждение

Если бы даже не болели у меня голова и горло, я не сомневался бы, что заболел. Есть у меня, неисправимого курильщика, один достовернейший симптом. И когда, отчаявшись заснуть, решил покурить, чтобы расслабиться, больше трех затяжек не мог сделать — муторно стало. Загасил сигарету, снова лег и накрылся с головой. Будильник был заведен, как всегда, на семь часов, но я уже знал, что из дому мне утром выбраться не удастся. Наступавший день обещал немалые проблемы. Но давно известно: один из вернейших способов решения проблемы — по возможности избегать ее, по крайнее мере не изводиться понапрасну, если просвета впереди не видно. Так я и поступил. Одинаково плохо представлялась мне дальнейшая судьба Виталия Михайловича Линевского. Но и о нем старался не размышлять. Завтра будет день, как-нибудь все образуется. Великолепное слово в русском языке — «образуется». Совершенно убежден, что перевести его на любой другой язык один к одному, со всей палитрой оттенков — просто невозможно…

11

Разбудила меня мама, спал я настолько крепко, что не слышал трезвонившего будильника.

— Тебе сегодня не нужно на работу? — спросила она. — Зачем же тогда будильник завел?

Она уже собралась уходить, стояла надо мной в пальто и шапке. Я осторожно глотнул — в горле запершило, но сильной боли не почувствовал.

— Нет, у меня сегодня дела в городе, — ответил я осипшим голосом. Отвернулся к стене и тут же заснул еще крепче.

Проснулся я, когда стрелки на циферблате моего старого друга и недруга показывали без малого одиннадцать. Разыскал в коробке для лекарств градусник, сунул под мышку. И очень удивился, выяснив, что набежало тридцать восемь и восемь, — чувствовал я себя вполне сносно, только горло саднило. В детстве я часто болел ангинами, и лечивший меня старый доктор, мамин приятель, любил приговаривать, что ангина — коварнейшее заболевание, «лижет суставы и кусает сердце», обязательно нужно «вылежать». Я позвонил к себе в отдел, сказал, что немного прихворнул и назначенные встречи на денек перенесу, постоял перед зеркалом, с неудовольствием рассматривая полыхавший зев, решил в поликлинику не обращаться, заняться самолечением. Прополоскал горло горячей водой с содой и несколькими каплями йода, проглотил еще две таблетки аспирина и вернулся под одеяло.

Полежав немного, надумал позвонить Светке. Если трубку возьмет кто-нибудь из родителей, узнаю хоть о ее здоровье. Но ответила мне сама Светка. Сказала, что температура у нее уже нормальная — да здравствуют американские антибиотики! — чувствует себя вполне сносно, но отец велел минимум два дня еще полежать, спросила, когда к ней зайду. Я же, стараясь зачем-то преподнести все в юмористическом свете, поведал ей, как меня самого сразила та же болячка, пообещал, что, если ртуть на шкале выше сорока не поднимется, обязательно ее вечером навещу. Светка заволновалась, требовала, чтобы обязательно вызвал врача, заявила, что если я сегодня покажусь у нее, вообще откажется со мной разговаривать. А под конец совсем меня огорчила — сказала, что придется ей, видно, просить отца зайти посмотреть меня.

Я представил на секунду, как заявляется в нашей квартире ее папенька — и сразу же расхотелось острить и хорохориться. Пообещал, что обращусь в поликлинику, и в приходе ее отца совершенно не нуждаюсь. Мы проболтали еще минут десять, но разговор этот передавать словами бессмысленно. Подслушивал бы его кто-нибудь, подумал, что озорничают два подростка. Недомолвки, намеки, подначки — непосвященному не понять. Каждому хотелось услышать признание другого, едва ли не любая фраза таила в себе два или даже четыре дна. Игра эта доставляла мне ни с чем не сравнимое удовольствие, и сердце переполняла теплая, мягкая нежность. Свершилось очевидное и неизбежное — я уже не мыслил свою жизнь без Светки. Без ее омутных глаз, без ее гладкой шеи, без ее голоса.

— Совсем, значит, меня не любишь? — «беспечно» спрашивал я.

— Совсем, значит, — тихо, загадочно смеялась Светка, и я слышал долетавшее до меня по заиндевевшим проводам ее легкое дыхание. И млел, и радовался, и счастлив был, перезревший оболтус…

После этого нашего диалога пришел я еще к одному бесспорному решению. Нужно, упирая на высокую температуру, в самом деле вызвать врача и лечиться изо всех сил, чтобы как можно быстрее восстановиться и встретиться со Светкой. Обнять ее, прижать к себе…

Дабы рассчитаться с имевшимися у меня тягостными обязательствами, сделал еще несколько нужных редакционных звонков, потом позвонил в поликлинику и снова забрался в постель.

Ото всей предыдущей маяты я несколько подустал, отяжелела голова, кожа покрылась испариной, но Светкин голос подействовал целительно — не кручинился, не унывал. Я лежал, разглядывая до мельчайшей трещинки знакомый потолок, думал о Светке. Думал медленно, обстоятельно, растягивая удовольствие. Представлял, как все у нас будет…