Ничего. Час расплаты для самозванца Короля настал, как только он вошёл в темницу и опрометчиво отпустил свою охрану. Самоуверенный ублюдок не побоялся даже войти в клетку. Намеревался выпороть плетью, надеясь, что меня удержат ржавые стальные цепи. Ведь палачи давно сковали мою магию заклинанием, и поджарить ушлёпка не удастся. Однако никто ещё не отменял старых добрых способов расправы с врагом. Как только Бурхат подошёл настолько близко, чтобы смог до него дотянуться, я в ярости одним рывком сорвал цепи со стен. А после кинулся на ошалевшего и перепуганного ублюдка. Он не успел и опомниться, как цепи, некогда сковывающие мои руки, накинулись ему на шею.
Я натягивал цепи всё сильнее и не ослабил хватку даже тогда, когда урод прошиб меня высокоразрядным электричеством. И всё бы зашибись, если бы яркий голубоватый свет разрядов не заметила охрана и не ворвалась бы на помощь эльфийскому слабаку.
Как говорится в народной мудрости: если решил убить дракона, делай это с первого и единственного раза. Ибо, если он останется жить, жизни не будет тебе.
Вот и я пиздец как промахнулся с первого раза. А второго такого шанса могу и тысячу лет не дождаться.
Зато мести от Короля мне долго ждать не пришлось. Как только это говно, именующее себя Королём, отдышалось, сразу приказало меня истязать.
И вот истязают по сей день. Доводят до полусмерти и оставляют на ночь регенерировать. Очень удобный пленник — ведь на утро всё по-новой. День сурка в эльфийской пыточной. И зашибись бы, если бы меня терзала только физическая боль. Терзала… Хм-м-м… она скорее отвлекала от мыслей, что Амайя там, с ним. Что они вместе. Блядство! Зачем? Зачем я её обидел? Этим я лишь подтолкнул Амайю к этому уроду, и нет никаких гарантий, что он не поколачивает её снова. От пыток, от адской нескончаемой боли мозги совсем не соображают.
Нет! Я всё сделал правильно. Лучше пусть не злит неадекватного ушлёпка походами ко мне. А я потерплю. Я, блять, всё стерплю! Я, нахуй, у орков в плену был! Что мне эти эльфы? Слабаки; только и умеют, что резать ножом по живому да прутья втыкать в распятого на цепях пленника. Ну, ёп твою мать, никакой фантазии! Орки — и те изобретательней были. Или это у эльфов план такой: изморить меня скукой и однообразием? Ненавижу! Я их всех ненавижу! Ушастые прихвостни ублюдка, и хоть бы один защитил принцессу. Сука, вот минуты не проходит, чтобы о ней не вспомнил. А сегодня ещё и этот ушастый заместитель принцессы пожаловал позлорадствовать. Стоял около десяти минут молча и скалился, глядя, как в меня втыкают очередной стальной прут. Злорадствовал, но так и не ответил на единственный вопрос: «Она в порядке?».
Сучий потрох! Он, конечно, говнюк, но Амайю в обиду не даст, если рядом будет, конечно.
(Palaraga — Life Without Heart, Pt. 2)
Изнурительные пытки длились весь день без перерыва на обед. Эти ушастые совсем не питаются — ещё в походе это заметил. А ближе к вечеру, когда сил во мне осталось ровно столько, чтобы буквально не переставать дышать, появилась она. Вбежала — вся взлохмаченная, бледная, как лепнина на потолке — и выгнала всех, кто находился в темнице: палачей, охрану. Всех. Замерла перед клеткой, глядя на меня и оценивая состояние. А в глазах ужас и бесконечное количество жалости. Нет! Только не эта хуйня! Что угодно, но только не жалость, да ещё и от неё.
— Пошла вон! — Собрал последние силы и уже громче: — Видеть тебя не хочу!
Открыла рот в изумлении от моей наглости. Небось, думала: буду молить о спасении.
— А тебя никто и не спрашивает, чего ты там хочешь. Ты здесь пленник. Забыл?
Вот упрямая. Говорит так холодно. Значит, всё-таки поверила, что не люблю её. Зашла ко мне в клетку и, медленно обойдя, выругалась матом, увидев истерзанную спину. Моя Незабудка матерится? Нда-а-а… Я отвратительно на неё влияю. Провела своей нежной ладонью по тем местам, из которых не торчали штыри. Хочет исцелить меня?
Нихуя-я-я… Я так просто не дамся. Ухватился руками за цепи, на которых был подвешен с самого утра, и резко дёрнулся вперёд.
— Проваливай отсюда! И не прикасайся ко мне!
— Ты посмотри, какими мы нежными стали… — язвительно донеслось из-за спины. — Не ты ли весь Тартас заклинал меня потрогать тебя?
Схватилась за прут, торчащий из поясницы, и резким движением безжалостно выдернула его. Нихуясе! Ни тебе предупреждений, ни простого «потерпи». Садистка! Несмотря на нестерпимую боль, я не издал ни звука, прекрасно понимая, что стоит мне лишь пикнуть, как охрана, если не сам Бурхат, примчится на спасение принцессы. В агонии адской боли запрокинул голову назад и шёпотом хорошенько выругался, втягивая зловонный воздух темницы через рот.
Амайя приложила ладонь к месту кровоточащей раны и начала её исцелять. В очередной раз в знак протеста дёрнулся вперёд, повисая на цепях и уклоняясь от её ласковых рук.
— Амайя, уйди сейчас же. Я тебе уже всё сказал. Я не люблю тебя, просто использовал. Поэтому не стоит сейчас здесь геройствовать.