Навязчивость, паранойя и перверсия

Психоаналитическое исследование паранойи было бы вообще невозможно, если бы сами пациенты не обладали странной особенностью выдавать – правда, в искаженной форме – именно то, что другие невротики скрывают как тайну. Поскольку параноиков нельзя заставить преодолеть их внутреннее сопротивление и они все равно говорят только то, что им хочется, именно при этой патологии письменный отчет или опубликованная история болезни могут заменить личное знакомство с больным. Поэтому я не считаю недопустимым попытаться привязать аналитические толкования к истории болезни параноика (больного dementia paranoides), которого я никогда не видел, но который сам описал историю своей болезни и благодаря публикации довел ее до всеобщего сведения.

Речь идет о бывшем саксонском председателе судебной коллегии докторе юриспруденции Даниэле Пауле Шребере, чья книга «Мемуары нервнобольного» была опубликована в 1903 году и, если я правильно информирован, вызвала довольно большой интерес у психиатров. Возможно, что доктор Шребер жив и поныне и настолько отступился от своей бредовой системы, которую он отстаивал в 1903 году, что болезненно воспримет эти заметки о своей книге[81]. Но если он по-прежнему придерживается идентичности своей нынешней личности с тогдашней, я вправе сослаться на аргументы, которые он, «человек высоких умственных способностей, наделенный необычайной остротой ума и наблюдательностью»[82]

, противопоставлял стараниям удержать его от публикации: «При этом я не скрывал сомнений, которые, видимо, препятствуют публикации: речь идет прежде всего о тактичности в отношении отдельных по-прежнему здравствующих людей. С другой стороны, я считаю, для науки и для познания религиозных истин могло бы представлять ценность, если бы еще при моей жизни компетентная сторона получила возможность произвести какие-либо наблюдения над моим телом и моей личной судьбой. Перед этим рассуждением все личные соображения должны отступить»[83]. В другом месте книги он говорит, что решил остаться при своем намерении опубликовать ее, даже если бы его врач, тайный советник доктор Флехсиг из Лейпцига, подал из-за этого на него в суд. При этом возношении Флехсига он рассчитывает на то же, на что теперь в отношении его самого рассчитываю я: «Надеюсь, что тогда и у тайного советника профессора Флехсига научный интерес к содержанию моих мемуаров заглушит возможные личные обиды».

Хотя в дальнейшем все отрывки из «Мемуаров», обосновывающие мои толкования, будут приведены дословно, я все же прошу читателей этой работы прежде ознакомиться с книгой, прочитав ее хотя бы раз.

I История болезни

Доктор Шребер сообщает: «Я дважды становился нервнобольным, оба раза в результате умственного перенапряжения; в первый раз (будучи председателем земельного суда в Хемнице), когда выставил свою кандидатуру на выборах в Рейхстаг, во второй раз по причине необычной рабочей нагрузки, которая выпала мне при вступлении в возложенную на меня должность председателя судебной коллегии при верховном земельном суде в Дрездене» (34).

Первое заболевание разразилось осенью 1884 года, а к концу 1885 года он был полностью вылечен. Флехсиг, в клинике которого он провел тогда шесть месяцев, в позднее выданном заключении охарактеризовал состояние как приступ тяжелой ипохондрии. Доктор Шребер уверяет, что эта болезнь протекала «без каких-либо инцидентов, затрагивающих область сверхчувственного» (35).

О предыстории и недавних обстоятельствах жизни пациента не дают достаточной информации ни его записи, ни приложенные к ним заключения врачей. Я даже не в состоянии указать точный возраст пациента в момент его заболевания, хотя высокая должность в судопроизводстве, которую он получил перед вторым заболеванием, устанавливает определенную нижнюю границу. Мы узнаём, что доктор Шребер был женат уже задолго до приступа «ипохондрии». Он пишет: «Чуть ли не еще более искренне была воспринята благодарность моей жены, которая почитала профессора Флехсига прямо-таки как человека, вернувшего ей ее мужа, и по этой причине его портрет годами стоял на ее письменном столе» (36). И там же: «Оправившись после первой моей болезни, я прожил со своей женой восемь лет, в целом поистине счастливых, богатых также внешними почестями и лишь временами омраченных многократным крушением надежды обзавестись детьми».