Читаем Навсегда, до конца полностью

Великая смута и неразбериха водворились на Руси, думал Бубнов, шагая по Владимирскому, тускло освещенному электричеством, — у подъездов уже выходили караулить, с ружьями, обитатели. Все перемешалось, перепуталось... Власть Советам — и долой «собачьи и рачьи советы». Защитим Питер — и «слава богу, если он падет». Долой войну — и «как прикажут господа союзники». Земля народу — и нет, извините, муниципализация земель. Только республика, подлинно демократическая, — и призыв не отвергать «законного наследника престола». Агитки Демьяна Бедного — и лирические вздохи символистов. «Хвосты» за четвертушкой ржаного — и очереди у подъезда Мариинки, где танцевала Карсавина и пел Шаляпин. Солдатские митинги — и евангелические собрания. Красная гвардия — и спиритические сеансы. На фронте братание, дезертирство, неповиновение офицерам — и «вперед, в атаку, за отечество, мать вашу перетак!». Разруха, паралич транспорта, инфляция, распад экономических связей — и ночные рестораны, дамские декольте, позументы, лакированные сапоги, фраки, шампанское, «пир во время чумы». Большевистская партия с тех пор, как вышла из подполья, выросла в пятнадцать раз, в ней теперь более трети миллиона, — и «все большевики во главе с Лениным — германские шпионы». И партии, партии, партии — непосвященный голову сломает, чтобы хоть запомнить: «октябристы», кадеты, трудовики, эсеры правые и левые, «меньшевики-интернационалисты», «Единство» — всяческие масти, всяческие оттенки, но едины в одном: все против нас, а мы — напролом, а мы — наперекор, а мы возьмем власть не сегодня-завтра, и мы не только возьмем, но и удержим ее, господа и квази-«товарищи»!

Вчера, по совпадению, получил два письма — от Фрунзе и от Куйбышева, отрывочные, наспех набросанные, но все-таки главное сказано. Миша, откомандированный с фронта в Шую, сообщает, что в Иваново-Вознесенске и всех ближних промышленных центрах Советами безраздельно руководят большевики, фактически установлена диктатура пролетариата и даже в городской думе потеснили меньшевиков и эсеров. Что ж, отлично, Миша, рад за своих земляков... У Валериана же, в Самаре, там было посложней: до конца сентября эсеры и меньшевики препятствовали созданию Красной гвардии, однако и там их одолели, недавно провели губернский съезд, в исполком вошли старые знакомцы Андрея — Масленников, Милонов и еще один новичок, Митрофанов, ну и он сам, Куйбышев, — готовимся взять власть. Превосходно, Валера... О положении в Москве подробно рассказывал Георгий Ломов-Оппоков, там тоже все в порядке, в нашу пользу... Да, все в порядке. А вот Маруся, она ведь тоже в Москве, не пишет, и давно. Как ни прикинь, а не получилась их семейная жизнь. То ли помешало вечное «кочевье»... Да нет, разве мало примеров, когда не сделались помехой ни ссылки, ни аресты. И Свердловым, и Подвойским, и тем же «Ильичам», как их зовут по-домашнему. С Марусей что-то другое, а что — разве поймешь. В политической ситуации легче разобраться, чем в себе самом. Быть может, просто не было настоящей любви, а была потребность в любви и чувство товарищества, принятое за любовь? Как знать, Андрей... Вот завершим революцию — станем разбираться в личном... Но когда это случится? За нашей революцией неминуемо последует мировая...

Промчался лихач с фонариками, дутые шины разбрызгивали воду, Бубнов свернул на Звенигородскую. Голова не переставала болеть, но есть захотелось. Хорошо бы сейчас настоящего, крепкого чайку, да где там. У хозяйки, правда, припрятаны запасы, но не для него. И хорошо бы выспаться вволю, но завтра — заседание ЦК. Судя по всему, решающее. И надо к нему подготовиться, обдумать все до мелочей. Ленин, вероятнее всего, на заседание придет.


В Лесновско-Удельнинскую районную думу, где назначили заседание ЦК, трястись на трамвае было черт те знает сколько, но деньги были на исходе, извозчика Бубнов не взял. Впрочем, имелась в трамвайном «путешествии» своя выгода: успеет просмотреть купленные утром газеты.

Сперва читать не удавалось. Вагон битком набит, вдобавок еще возник презабавный скандал: барышня в модном саке и с вуалькой визжала на кондуктора, назвавшего ее «товарищем». Когда пересекли Неву, стало просторнее, Андрей Сергеевич устроился подальше от двери — и без того насморк, не дай бог свалиться в такие-то дни, — разворачивал одну газету за другой. Многое, о чем здесь говорилось, он знал и без репортеров, кое-что было новостью, но ведь важно и то, как трактуются события, и важно, о чем станет известно населению.

...Могилев. Ставка верховного главнокомандующего. Сюда стягиваются верные Временному правительству гвардейские полки, казачьи части.

...Юнкерам Павловского, Петергофского училищ приказано быть готовыми к выступлению на Петроград. Прибывают в город юнкера из Ораниенбаума.

...В Зимнем расквартирована часть петроградского броневого дивизиона.

Ясно. Готовитесь, Александр Федорович? Но и мы...

...По приказу Петроградского Совета Сестрорецкий казенный оружейный завод выдал рабочим несколько тысяч винтовок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза