Навстречу ветру

Прошло более 15 лет, и после стольких ролей в кино я рискнула изменить кинематографу и уйти в театр. Но ведь это так непросто. В Театре имени Ленинского комсомола, в который я пришла, была самая большая сцена в городе, зал в то время вмещал 1700 человек, и услышать меня должны были зрители в самом последнем ряду. Это ведь не в кино, когда микрофон висит у тебя над головой и шепчи себе на здоровье, все будет слышно. Много, очень много трудностей пришлось преодолевать, и моим первым испытанием был спектакль «Человек со звезды» К. Витлингера, режиссер И. Рассомахин. По сути, он и решил мою судьбу в театре. Порепетировав со мной несколько сцен, Рассомахин пошел к главному режиссеру П. О. Хомскому и сказал: «Эта актриса меня устраивает». И задержалась я в этом театре на много лет. Первые мои гастроли с театром, в котором я только начала работать, были в Перми. Играла я всего один спектакль, «Человек со звезды», времени свободного было много, и я с удовольствием принимала участие в творческих вечерах — выступала перед зрителями города, с которым меня связывали детские воспоминания военных лет. Как я уже рассказывала, Ленинградское хореографическое училище, где я училась, было эвакуировано вместе с Кировским театром в Пермь. Старшеклассников поселили в самом городе, а нас, малышей, сначала поселили в глухом селе, а потом перевели в Новую Курью и разместили по разным дачам на самом берегу Камы, где и жили до отъезда в Ленинград. И вдруг мне дают выступление именно в Нижней Курье. С замиранием сердца взяла я билет на речной трамвайчик. Знакомые берега Камы поплыли мне навстречу, и воспоминания так ярко встали передо мной. Сойдя с трамвайчика, я пошла вдоль берега. Где-то здесь должен протекать родник, в котором мы до судорог в руках в ледяной воде полоскали свое бельишко. А вот и родник, от него ступени ведут вверх по крутому берегу, где стояла наша дача. Поднялась и оказалась прямо около нее, постучалась. Мне навстречу вышли люди, которые там жили. Я попросила разрешения войти. Вошла и замерла — какая маленькая комната, как же мы в ней помещались вдесятером!

В памяти встала суровая зима 1942–1943 года. От мороза трещат стволы деревьев, лед на Каме, а мы, кто в чем, ходим в школу. Особенно трудно было с обувью. Вместо валенок нам выдавали ватные пимы с галошами. Мы ходили в школу во вторую смену, а в первую, в помещении этого же класса, занимались местные ребята, и когда мы приходили после них на урок, то в партах всегда находили то несколько вареных картошек, то луковицу, то чеснок. Зная, что мы из блокадного Ленинграда, из интерната, эти славные ребята приносили нам что могли, мы оставляли в партах записки с благодарностью и так знакомились.

Но как бы ни было холодно и сурово, юность брала свое. Хотелось и в кино сбегать, и в клуб — потанцевать… Вот в этот клуб я и пошла. Нашла его сразу. Те же деревянные ступеньки, ведущие в вестибюль. У кассы вывешены фотографии киноактеров. Во втором ряду слева обнаружила свою физиономию и подумала, что тогда, в те далекие годы, мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь мое фото поселится здесь так надолго. Вошла в зал и сразу узнала те же скамейки, на которых мы столько раз сидели, смотря одни и те же фильмы по нескольку раз, за которые держались на занятиях классикой вместо палок, на которые складывали наши вещи — так как гардероба не было, — когда приходили на танцы. Кстати, ходить на танцы нам категорически запрещалось, но удержаться не было сил. Я занимала туфли у одной из девочек и протанцевала их до дыр. Потом пришлось чинить. Нас было несколько заядлых танцовщиц, и мы имели партнеров по танцам. Я познакомилась с молодым человеком, тоже ленинградцем, ему было лет 19–20. Записки для меня он оставлял в заборе между бревен. Я шла в школу, извлекала записку из тайника и уже знала, придет он на танцы или нет (недавно, перебирая старые бумаги, нашла одну из записок того времени). И вот луна светит, мороз трещит, а я бегу и издали вижу, как на дорожке около клуба пританцовывает в легких ботиночках Миша.

Так вот, прибегаем в клуб, а в клубе наши воспитательницы и так мило улыбаются. «Девочки, — говорят, — кладите ваши пальто в нашу кучку». Им тогда было лет по 25–29, но нам они казались старыми. И все как будто хорошо, а утром вызывают к директору, и так каждый раз. Да!