Навуходоносор

Приметил царевич и головы, надетые на острия пик. Все они были бородаты. Ощущал он и некоторую усталую тупость во всем теле - слова фараона о своем назначении в запас вовсе не взволновали его. Мало ли кого и куда назначат! Какой в этом смысл, если любая голова, находящаяся в ведении этого наголо обритого, подвижного, голого по пояс юноши, может в мгновение ока переместиться с шеи на пику.

Иоахаза прямо из Риблы в цепях отправили в Египет, там он, как говорят, и сгинул. А может, тоже сидит где-нибудь в яме и беседует с Яхве?.. Елеаким, повелением фараона переименованный в Иоакима, царствовал десять лет. Характер у него был гнусный, творил невесть что: крал чужих жен, безжалостно взыскивал по долговым распискам, множество свободных из ам-хаареца* загнал в рабство. Дань, возложенную на него Нехао не пожелал выплачивать из казны, а обложил податью весь народ. Главной его заботой являлась перестройка дворца, денег на роскошь Иоаким не жалел, причем, работягам за все труды так и не заплатил ни шекеля. Со всеми Иоаким старался поддерживать хорошие отношения - и с левитами храма и с прислужниками языческих кумиров, которые начали, как язва, расползаться по Иерусалиму. Крови пролил достаточно - достойного человека Урию из Шемайи, пророчествовавшего о приближении расплаты за грехи, предал жуткой казни, однако младшего брата тронуть боялся, слова Нехао насчет Матфании крепко запали ему в душу. О случившемся в Рибле братья не вспоминали, и все ждали, ждали... Один - цепей, другой - переименования...

Каждый день, замирая от страха, они прислушивались к отзвукам сражений, третий год гремящих на берегах Евфрата. Если бы в ту пору кто-нибудь из мудрых - тот же сумасброд Иеремия, например, или мудрый Урия из Шемайи - осмелился бы напророчить, что великая армия, приведенная фараоном с берегов великой Реки, способна в одночасье рассеяться как дым, ни царь, ни его младший брат не постеснялись бы на людях высмеять подобного "пророка". Так и оттаскал бы за седые вихры, будь ты хоть сам первосвященник.

Слепец подобрался поближе к щели, приложил к пробоине ухо и прислушался. Дальний хор исполнял песнопение во славу ихнего Мардука. Когда-то страж-халдей объяснил узнику, что в первые четыре дня праздника, пока светлый серп бога Сина вновь не появится на небосклоне, в разных концах города играет музыка, устраиваются представления, посвященные Господину, сотворившему небо и землю. По улицам возят его деревянные изображения. Таскают также скульптуры его жены Царпаниту и сына Набу... Надо же придумать - у Всевышнего, оказывается, есть супруга и сын! У того, чьи исполинские крыла распростерты над водной бездной, существует наследник? Чей дух един существует во тьме? Кто сотворил людей, каждую тварь и вещицу на земле, саму землю, светила в небесах, луну и солнце, называемых воинством небесным?..

Между тем стражник-халдей продолжал рассказывать - потом, мол, к руке главного истукана, установленного в местном капище, должен приложиться царь Вавилонский, чтобы божья благодать благословила его на новый год царствования.

Какие только глупости не приходят идолопоклонникам в головы! Просить милости у деревяшки, изготовленной руками какого-нибудь нохри*? Кто же склоняется перед идолом? Бич божий, Навуходоносор!.. Чудны твои загадки, Создатель.

Эта истина открылась слепцу позже, в темнице, а все четыре года, прошедшие с момента пребывания иудейских царевичей в ставке Нехао, сердцами Иоакима и Матфании владел уже испытанный в Рибле, вгоняющий в столбняк ужас. Этот ужас гнал их кощунствовать, искать защиты у камней, у "священных" деревьев, встречаться с кудесниками, волхвами, лжепророками и волшебниками.

Усомнился я, Господи. Забыл твои поученья, и как мне было не усомниться, когда в ту пору на каждый шорох вздрагивал. Спать не мог - все ожидал гонца из Риблы

Поганое место, эта Рибла! Скопище идолопоклонников, варваров и чернокожих разбойников... Совсем, как Вавилон. Эх, хотя бы одним глазков взглянуть, что представляет из себя этот вавилонский вертеп! Это я не в укор тебе, Господи, говорю. Тоже, наверное, кумирни на каждом шагу, башни...

Старик припомнил, с каким угрюмым недоверием они оба встретили известие об избиении египтян под Каркемишем. Услышав новость, молча разошлись. Перво-наперво он, тогда ещё Матфания, решил, что теперь брат непременно расправится с ним. Боязнь за собственную шкуру окончательно иссушила веру. Мысли путались, он со свитой обошел поочередно кумирни Молоха, Астарты, Амона и прочие мелкие святилища, густо взодшедшие на земле Израилевой в годы правления Иоакима. Не побоялся даже посетить Тофет в Геенской долине или Гей-Хинном, что возле юго-восточной стены Иерусалима, где помещалось капище Мелькарта. Там приносили в жертву младенцев. На жертвоприношение не решился, но на душе по-прежнему было гадко.