Назад к Мафусаилу

Лубин. Почему вы определили срок именно в триста лет?

Фрэнклин. Потому что его надо было как-то определить. Меньше трехсот лет — недостаточно, больше — человек не решится прожить.

Лубин. Чепуха! Меня не смутят и три тысячи лет, чтобы не сказать три миллиона.

Конрад. Еще бы! Вы же не верите, что вам придется перейти от слов к делу.

Фрэнклин(мягко). А может быть, просто не привыкли думать о будущем.

Бердж

(с глубокой убежденностью). Для Генри Хопкинса Лубина будущего вообще не существует.

Лубин. Если под этим словом вы понимаете пустые мечты о тысячелетней жизни, которыми пользуетесь, как пучком моркови, чтобы заманить невежественного осла-британца в избирательную будку и заставить его отдать вам свой голос, то такого будущего для меня действительно не существует.

Бердж. А вот я способен заглянуть в него. И не только потому, что мне — при всей своей скромности не умолчу об этом — присущ известный дар предвидения, но еще и потому, что я прошел через адвокатуру. Адвокат — первый советчик в семейных делах. Его обязанность — думать о будущем и знать прошлое. Его контора — в полном смысле слова современная исповедальня. Помимо всего прочего он составляет завещания для своих клиентов. Он должен уметь разъяснить им, каким образом они после смерти могут обеспечить своих дочерей. Не пришло ли вам в голову, Лубин, что, если вы проживете триста лет, вашим дочерям придется чертовски долго ждать наследства?

Фрэнклин. Они могут его и не дождаться: трудно поместить капитал так, чтобы он не обесценился за триста лет.

Сэвви. А что будет еще до вашей смерти? Предположим, ваши дочери останутся незамужними. Представляете вы себе участь девушки, которой суждено провести триста лет в родительском доме? Да отец с матерью просто убьют ее, если только она сама не опередит их.

Лубин. Кстати, Барнабас, а ваша дочь сохранит свою привлекательность на столь долгий срок?

Фрэнклин. Разве это так уж важно? Неужели вы думаете, что самая неисправимая кокетка в силах кокетничать три века подряд? Не пройдет и половины этого срока, как мы уже перестанем замечать, с кем говорим — с мужчиной или женщиной.

Лубин

(отнюдь не восхищенный подобной аскетической перспективой). Гм! (Поднимается.)Вот что: приезжайте к нам и расскажите все это моей жене и детям. Разумеется, захватите с собой и вашу дочь. (Пожимает руку Сэвви.)До свиданья! (Пожимает руку Фрэнклину.)До свиданья, доктор! (Пожимает руку Конраду.)Пойдемте, Бердж. Вам еще предстоит объяснить мне, какую позицию в церковном вопросе вы займете на выборах.

Бердж. Разве вы не слышали? Разве вы ничего не поняли в тех откровениях, которых нас удостоили? Назад к Мафусаилу — вот моя позиция.

Лубин

(решительно). Не валяйте дурака, Бердж. Не предполагаете же вы, что наши хозяева говорили с нами всерьез и что эта в высшей степени приятная беседа имеет хотя бы отдаленное касательство к политической практике? Они просто разыгрывали нас, хотя и весьма остроумно. Идемте. (Уходит.)

Фрэнклин учтиво провожает его, молчаливо покачивая головой в знак протеста.

Бердж(прощаясь с Конрадом). Не сердитесь на старика, доктор. Такие вещи выше его понимания. Он не видит духовной стороны жизни — для него существует лишь ее пластическая сторона, увядающая по мере того, как угасает он сам. К тому же он человек конченый, отживший, отгоревший, опустошенный. Он мнит себя нашим лидером, хотя на самом деле он лишь наша мусорная корзинка. Но на меня вы можете положиться. Я пущу в ход вашу идею. Я знаю ей цену. (Вместе с Конрадом направляется к двери.)Разумеется, я не могу изложить ее буквально, как это делаете вы, но вы совершенно правы — нам нужна свежая мысль. Уверен, что у нас есть полная возможность выйти на выборы под лозунгом продления жизни и признания истории Адама и Евы научным фактом. Это выбьет почву из-под ног оппозиции. А уж если мы победим, кое-кто при первом же представлении получит О. М. ^{188} (Продолжая говорить, скрывается за дверью, и голос его затихает.)

Конрадпровожает гостя.

Оставшись одни, Сэвви с Хэзлемом хватают друг друга за руки и, пританцовывая от восторга, направляются к дивану, где опять садятся бок о бок.

Хэзлем(обнимая ее). Дорогая! Какой неподражаемый пустомеля этот Лубин!

Сэвви. Милый старикан! Он мне нравится. Зато Бердж — большой пройдоха.

Хэзлем. А ты заметила одно весьма характерное обстоятельство?

Сэвви. Какое?