Мы перенесли его в другую комнату и уложили в постель. Он заснул, вскрикивая и бормоча что-то, чего нельзя было разобрать. Мы вышли, и я оставил Люка сторожить в коридоре перед дверью в комнату. А сам отправился осмотреть дом еще раз.
В комнате вдовы я обнаружил целый шкаф, забитый книгами по психологии. Во всех есть пометки. Я прочитал одно место про эксперимент, в котором крыс доводили до безумия, заставляя их думать, будто еда лежит там, где ее нет. И еще одно, о том, как заставить собаку потерять аппетит и умереть от голода, избивая ее в то время, когда она пытается есть.
Наверное, ты догадываешься, о чем я подумал. Но это такой кошмар, что я с трудом в него верю. То есть я верю в то, что Джим мог обезуметь настолько, чтобы перерезать ей горло. Но он такой маленький, что не представляю, как бы ему это удалось.
Ты его единственный живой родственник, Джордж, мне кажется, ты должен что-то сделать для мальчика. Не хочется отдавать его в приют. Он не сможет там жить. Вот почему я все так подробно описал, чтобы ты сам мог судить.
Есть и еще кое-что. Я поставил пластинку в комнате мальчика. На ней записаны звуки, похожие на жуткие крики диких животных, но еще кошмарнее пронзительный смех, перекрывающий их.
Вот и все, Джордж. Мы сообщим тебе, если шериф найдет убийцу твоей сестры, потому что на самом деле никто не верит, будто Джим мог сделать такое. Мне бы хотелось, чтобы ты забрал мальчика и попытался вылечить его.
До встречи,
Сэм Дэвис
Дорогой Сэм!
Я получил твое письмо и расстроился сильнее, чем могу выразить. Я уже давно знал, что психическое здоровье сестры пошатнулось после смерти мужа, но и понятия не имел, как далеко все зашло.
Видишь ли, она влюбилась в Фила еще девочкой. В ее жизни больше не было никого. Солнце вставало и садилось только благодаря ее любви к нему. Она так ревновала его, что однажды, когда он отправился на вечеринку с другой девушкой, разбила руками окно и едва не истекла кровью.
В конце концов Фил женился на ней. Казалось, что счастливей пары и быть не может. Она делала для него все, что угодно. Без него она не мыслила своей жизни.
Когда родился Джим, я навещал ее в больнице. Она сказала мне, жаль, что он не родился мертвым, потому что она знает, насколько важен для Фила сын, а ей ненавистна сама мысль, что Филу будет дорог кто-то, кроме нее.
Она всегда плохо обращалась с Джимом. Всегда обижала его. И в тот день, когда три года назад Фил утонул, спасая Джима, она лишилась рассудка. Я был рядом, когда ей сообщили о гибели мужа. Она бросилась на кухню, схватила нож и кинулась бежать по улице, чтобы найти Джима и убить его. В итоге она упала без сознания у дороги, и мы отнесли ее домой.
Она вообще не смотрела на Джима целый месяц. Потом собралась и увезла его в этот дом в лесу. И с тех пор я ее не видел.
Ты и сам знаешь, что мальчик боится всего и всех. За исключением одного человека. Именно этого и добивалась моя сестра. Она претворяла свой план в жизнь шаг за шагом. Господи, почему я не понимал этого раньше! В том кошмарном, полном ужасов мирке, который она выстроила вокруг мальчика, она оставила ему веру и привязанность по отношению только к одному человеку – к ней. Она была единственным щитом, ограждающим Джима от всех этих ужасов. Она знала это, когда умирала, знала, что Джим окончательно сойдет с ума, потому что в мире не останется никого, к кому он сможет обратиться за утешением.
Полагаю, теперь ты понимаешь, что никакого убийства не было.
Просто побыстрее погребите ее и отправьте мальчика ко мне. На похороны я не приеду.
Джордж Барнс
Узник
Проснувшись, он обнаружил, что лежит на правом боку. Грубое шерстяное одеяло кусало ему щеку. Перед глазами была металлическая стена.
Мертвая тишина. Он напряг слух, пытаясь уловить хоть какой-то звук. Звуков не было.
Ему стало страшно. Лоб прочертили морщины.
Приподнявшись на локте, он огляделся. Кожа на его худощавом лице натянулась и побледнела. Он подвинулся к краю койки, повернулся и с усилием опустил ноги на пол.
Рядом с койкой стоял табурет, а на табурете – поднос с недоеденной пищей. Жареная курица осталась нетронутой, в застывшем комке картофельного пюре виднелись борозды от вилки. В лужице растаявшего масла, больше похожего на жир, застряли крошки от печенья. Тут же стояла пустая чашка. Его ноздри наполнились запахом холодной еды.
Потом он огляделся. Окошко с решеткой. Такая же зарешеченная дверь. Увиденное заставило его испуганно вскрикнуть.
Пошатываясь, он встал. Его ботинки шаркали по жесткому полу. Прислонившись к стене, схватился за прутья оконной решетки. Окно было выше головы, и он ничего не увидел.
Он разжал пальцы и, ощущая дрожь в теле, переместил поднос на койку. Потом подтащил табурет к стене и кое-как влез сам.
Выглянул в окошко.
Серое небо, стены, окна с решетками, большие черные ободья прожекторов и далеко внизу – двор. Лил дождь, струи напоминали колышущийся занавес.
Его язык зашевелился. Глаза округлились от ужаса.
– Где я? – чуть слышно пробормотал он.