Не боярское дело. Девятая часть. Главы 53-56

— Антон Рюмин фразу весёлую выдал, она крылатой стала и уже вовсю, как первейшая шутка разошлась. Сам сегодня слышал, как граф Тихомиров Елисееву выдал: — "А то можешь живым и здоровым на каторгу пойти". Хорошая шутка, почище иного грозного Указа мозги прочищает. Ну и последнюю новость я прямо перед выездом узнал. Князь Юрьевский снял свою кандидатуру с выборов и выехал в Крым для поправки здоровья. Видать сильно занедужил. Он и с княжеского Совета уехал, не досидев.

— Погоди-ка, так кто у нас тогда Главой у архимагов будет?

— Вот и я про то же, — тяжело вздохнул Обдорин, — Ох, и намучаемся мы с ним.

Глава 54

Первый раз в жизни я лечу на самолёте. Он у нас двухместный, и мне пришлось отстаивать право первым полететь на месте стрелка — радиста. Не то, что бы кто-то претендовал, и мне пришлось спорить, нет, Джуна не разрешала.

Да, как-то так получилось, что вернувшись в наш столичный особняк, я ушёл к себе переодеваться, а нашли меня уже на полу, в крайне неважном состоянии. Каким-то чудом я умудрился в один из кратких моментов проблеска сознания запретить вызов местных лекарей и потребовал привезти Джуну.

— Нервное истощение, — поставила она диагноз, который я уже уверенно услышал, так как после того, как она поводила надо мной руками, я стал чувствовать себя почти что нормально, и просто лежал с закрытыми глазами, соображая, чем мне нужно сегодня заняться в первую очередь. Дел, как всегда, прорва, не знаешь, за что хвататься в первую очередь.

— У него? Нервное? — услышал я голос Дашки, и чуть приоткрыл глаза, стараясь, чтобы этого не было заметно, — Да он толстокожий, как бегемот.

— Может и не бегемот, но да, — подтвердила Алёна.

— Эх, княгинюшки. Это у вас всё на лицах написано, а гнев или радость вы сразу наружу выплёскиваете. А "толстокожие" мужики всё в себе держат, чтобы теми же переживаниями вас лишний раз не потревожить и себя не унизить. У него много переживаний последнее время было? — поинтересовалась Джуна у Дарьи.

После обследования наших будущих детей Дашка Джуне доверяет, и Целительница это чувствует.

— Да какие там переживания. Свадьба, платья, особняк в порядок привели, князя он убил, точнее двух уже, с архимагом поцапался. Да нет. Это его магия во всём виновата. Он что-то очень много тренироваться стал и выкладываться на мощные заклинания.

— Солнышки мои. Вас-то он ближе всего к сердцу пустил, оттого и мелочи от вас для него иногда больнее, чем от посторонних что-то серьёзное. Ну, да ладно. Парень он молодой, должен выдержать. Только учтите, нервное истощение — вещь серьёзная. Последствия от него неприятные могут быть. Сонливость, вялость, импотенция, раздражительность — это далеко не весь список, если заболевание запустить.

— Сонливость? — чуть споткнувшись, пробормотала Алёнка.

— Э-э, раздражительность… — неуверенно добавила Дарья, вздрогнув далеко не на этом слове, как я успел заметить из-под приоткрытых ресниц.

— Да, и импотенция, — отлично поняла Джуна недосказанное, но главное.

— А что мы, что мы… Ну, свадьба это само собой… С особняком тоже надо было заниматься, хотя мы и поскромнее могли обойтись, а вот платья… — вслух начала перечислять Дарья.

— Платья… — эхом отозвалась Алёнка, и чуть подумав, сказала, — А ты знаешь, у меня есть одно, которое ему понравится. Правда оно на школьную форму похоже.

— Такие и у меня есть. Я их из-под палки пару раз одела, и висят с тех пор, как новенькие. Они широкие вроде, так что влезу ещё наверное, — с сомнением ответила Дашка.

— А может сюрприз ему сделаем? Дело-то серьёзное, — легко поднялась с места Алёна.

— И бульон куриный на кухне закажем, а заодно и чай с мятой и мелиссой. Мама такой делает обычно, когда нервничает, — поддержала её Дарья.

— Открывай глаза. Умчались твои сороки, — беззлобно проворчала Джуна, для которой моё состояние, как открытая книга, — Напугала я их вроде, но и ты смотри, я не соврала. Запустишь такое состояние, всё так и будет, как сказала. Так что, лежать тебе, голубь ты мой, дня два, а лучше три. Отварчики пить, птичек слушать, и никаких дел. Ни больших, не маленьких. Я тут денёк побуду ещё, посмотрю, что и как с тобой, а потом к себе меня отправляй, а лучше и сам перебирайся. Суетная она, столица. Тут спокойствия не будет.

И началась лепота!

Жены мои, в замечательных платьицах, надо мной кружат, бульоном и отварами поят, одеяльце с обеих сторон подтыкают, котлетки паровые подносят. А платья — чудо. Подол ниже колен, рукава длинные фонариком с манжетами, воротнички кружевные под горло, и ряд пуговиц по спине. Хороших таких пуговок. Настоящих. Из тех, что с корнем проще вырвать, чем расстегнуть. И ни-ка-ких дурацких декольте.

— Ой, опять, — хлопнула меня Дашуля по руке, и тут же захихикала и запричитала, словно баба деревенская, — Да что такое деется-то. Так и лезет ручонками наш больной, так и лезет. То под подол заберётся, то по заднице огладит.

— И ко мне тоже пристаёт, — пожаловалась Алёна, фальшиво всхлипывая, — Боюсь уже одна по коридору ходить. Того и гляди, выскочит из-за угла и в тёмную комнату уволочёт. Ту, что справа.