Не буди лихо (СИ)

Петр решил, что ему померещилось, и не придал этому событию особого значения. Так продолжалось до тех пор, пока он не узнал о гибели Наташи Петренко… Глаз у Иннокентьева был молодой, по-охотничьи зоркий, но даже он не был убежден, что при случае сможет уверенно опознать заезжего «коробейника».

* * *

А Иван тем временем маялся в больнице. Он уже совершенно извелся, попав в непривычное для себя, иное течение жизни — медленное, тягучее, словно где-то в зазеркалье, где время ведет себя совсем по-другому. Порой ему казалось, что болеется ему так тяжело во многом именно поэтому. Человек действия, привыкший к насыщенному, изматывающему ритму, постоянному напряжению, неожиданным побудкам, беготне по всему городу, он задыхался в четырех стенах. Более того, в четырех столбах опротивевшей больничной койки.

Определенной живостью отличались только мысли в голове, но и те, похоже, просто бегали по одному и тому же заколдованному кругу. Вновь и вновь он пытался разобраться во всем, что творилось с его жизнью сейчас. Однако мысли об Александре были уж совсем непереносимы, а потому Ивану оставалось только гадать о личности и мотивах преступника.

«Кто же этот человек? Кому я мог так помешать? Ведь для того, чтобы подставить меня, не пожалели даже жизни молодой ни в чем не повинной девушки! Неужели это тот, чьими поисками я тщетно занимаюсь все это время — убийца Василия Орлова? Других громких дел у меня сейчас нет…»

«Сейчас у тебя их вообще нет, господин подследственный!» — противненько пропищал кто-то в его голове, и Чемесов беспокойно заворочался. Неловко перевернувшись на бок, он уютно устроился, подложив под заросшую щетиной щеку левую ладонь. «Совсем опустился! Надо хоть побриться». Взгляд его с отвращением остановился на судне, которое стояло возле кровати — Юрий не разрешал ему вставать даже в туалет.

«Но что же это получается тогда? А получается, что этот мер-рзавец где-то рядом, поблизости. Смотрит, прикидывает, выбирает наиболее удачное для удара время… — Иван поежился — картина, которая представилась ему, была по-настоящему страшной. — А главное, он человек умный, изворотливый, умеющий не только наметить план действий, все продумать, выработать стратегию, а потом строго действовать в соответствии с ней, делая запутанные, понятные только ему одному ходы, но и умеющий рискнуть, быстро и решительно пустившись в авантюру. Его не вычислишь по методам, способам, орудиям и прочей полицейской дребедени».

Иван опять закрутился, на сей раз улегшись на спину и вперив почти не мигающий глаз в потолок. Внезапно зрение его сфокусировалось — в дальнем от окна углу деловито возился длинноногий коричневый в крапинку паучок. Откуда взялся зимой и кого собирался ловить в стерильной белизне больницы этот ловкач?.. «Да… Хитрый, зоркий интриган, соткавший паутину в самом бойком месте, и теперь готовый опутать ею каждого, кто сунется поперек его интересов. Хотелось бы только понять, кто же при этом раскладе Александра Орлова — паук или муха…»

Иван зажмурился так сильно, что перед ним поплыли черные и оранжевые пятна. Из них неожиданно соткалось милое улыбающееся лицо Наташи Петренко. «Бедняжка… А ведь тогда под моим окном она встретилась со своим убийцей! Эх, если бы знать! Дьявольщина! А может, все мои выводы, построенные на том, что убийца графа Орлова и никому не известной деревенской девушки — один и тот же человек, чистое заблуждение? Никто и не собирался подставлять именно тебя, голубчик. Просто ты выронил где-то эту треклятую запонку, потому как был так пьян, что мог потерять и собственные штаны — не заметил бы, а некто случайно нашел ее. И на место убийства подбросил совсем не для того, чтобы подставить тебя, о Циклоп, а просто, чтобы отвести подозрения от собственной нежно любимой персоны!»

В дверь робко постучали, вернув Ивана к опостылевшей реальности. В комнату заглянул Петр Доркашов. Смущенно улыбнувшись, юноша пробормотал.

— Вот, пришел навестить.

Чемесов обрадовался ему, как родному.

— Заходите, заходите. Вы не представляете, как я рад вас видеть! Как продвигается это ваше дело с убитым студентом?

Доркашов устроился на кончике стула, стоявшего у кровати Ивана, и безнадежно махнул рукой.

— Дохлый номер. Единственный свидетель — да и тот пьянь беспробудная. Такую ересь городит!

— Какую же?

— Да уперся! Указывает на человека, на которого — ну никак! И ведь стоит на своем насмерть!

— А вы проверьте, Петр… Простите, запамятовал ваше отчество.

— Степанович…

— Да, Петр Степанович, проверьте. Жизнь престранная штука, и я тому живой пример.

— Что вы, Иван Димитриевич! Ведь никто всерьез и не думает…

— Думает, думает. Потому и караулят круглосуточно.

— Чушь! По теории Ломброзо…

Иван расхохотался, но смех перешел в тяжелый приступ кашля, и под конец он уже просто махал на Доркашова руками, давясь и булькая. Юноша засмущался, заерзал на стуле и, явно решив сменить тему, стал подсовывать Чемесову тоненькую белую папочку.

— Тут вот Евгений Михайлович просил вам передать…