Не делай добра

— Пашка?! — пробормотал Мономах. Ну разумеется, это был он, только изрядно раздавшийся в плечах и талии! Во время учебы Павел Трубников был худым как щепка, носил длинные волосы и жидкую рыжеватую бороденку, за которую так и подмывало дернуть. Сейчас его лоснящееся довольством и сытостью лицо было чисто выбрито, а шевелюра — вернее, то, что от нее осталось, — коротко подстрижена.

— Какими судьбами? — спросил Мономах. — Ты же вроде в Краснодар переехал?

— Вот, вернулся, как видишь, — пожал плечами Трубников. — Уже пять лет тому. Развелся со Светкой и решил, что меня там ничто не держит. Дети выросли… Слушай, давай внутрь зайдем, что ли?

Мономаху не хотелось возвращаться в бар, где состоялся неприятный разговор с Кайсаровым. Однако тот уже уехал, а стоять на улице под дождем глупо, поэтому Мономах согласился.

— Ну как живешь? — спросил Павел, после того как оба взяли себе пива и приземлились у стойки бара. — Слышал, развелся. Дети?

— Развелся давным-давно, есть сын, — подтвердил Мономах.

— По твоим стопам пошел?

— В некоторой степени. Он стал спортивным врачом.

— А мои вот, представляешь, и слышать не желают о медицинской карьере: говорят, мало бабла! Господи, какие же мы с тобой старорежимные… Или просто — старые?

— Согласен, — криво усмехнулся Мономах. — Ты какими судьбами здесь?

— Тут в больнице мой дядька лежит, в гастроэнтерологии — заходил навестить. А ты?

— Я работаю в этой самой больнице.

— Да ну? Бывает же!

— А ты где?

— В центре. В стоматологическом.

— Где, прости? — изумился Мономах. — Ты же гинеколог!

— Был раньше. Потом, видишь ли, как и детки мои, осознал с опозданием, что надо что-то менять в жизни, а то она пройдет, а я так и буду сидеть и ждать у моря погоды.

— Так ты бизнесом занялся, что ли?

— Переквалифицировался. Работаю стоматологом-гигиенистом, веришь? Деньги хорошие и, что немаловажно, смотреть бабам в рот гораздо приятнее, нежели в… ну, ты понимаешь! Проведя пятнадцать лет в гинекологии, я стал ловить себя на мысли, что начал ненавидеть женщин. Надо было срочно что-то делать, и я нашел выход. Вот, собственно, так все и получилось!

— Если тебя все устраивает, то и ладно, — пожал плечами Мономах. — Работа должна приносить удовлетворение, иначе она доставляет одни проблемы.

— У тебя неприятности?

— С чего ты взял?

— Ну, ты так это сказал…

— У меня все прекрасно.

— Тогда предлагаю встретиться и посидеть как следует — не «на одной ноге», а по-человечески. Ты как?

— Я не против. Вот мой телефон, звони, — Мономах протянул визитку.

Минут через пятнадцать бывшие однокашники распрощались. Ловя машину на перекрестке, Мономах думал о том, как странно встречать знакомых спустя долгое время: после того как они кратко рассказывают друг другу о произошедших в жизни изменениях, тем для продолжения беседы практически не остается! Честно говоря, он не жаждал новой встречи с Павлом Трубниковым и надеялся, что и тот придерживается того же мнения, предложив созвониться лишь для галочки. Мономах работал так много, что не имел возможности видеться даже с близкими друзьями — просто счастье, что лучший друг, патолог Иван Гурнов, работает в той же больнице. Так с какой стати делать исключение для Павла, дружба с которым завершилась в тот самый момент, когда они окончили мед? Да и дружбы-то особой не было — так, тусня в общей компании…

Притормозившая машина отвлекла его от мыслей о Трубникове. Устроившись на переднем сиденье, Мономах задумался о другом — о разговоре с Кайсаровым и его недвусмысленном предложении.

* * *