Не девушка, а крем-брюле

– Ну что ты обижаешься? Что ты обижаешься? – заюлила Галина Семеновна. – Сроду никто никогда никаких выпускных после девятого класса не праздновал: подумаешь, событие!

– А я вот помню, – неожиданно расплылся в улыбке старший Ладов. – Как мы с Петьком перед техникумом аттестат обмыли.

– Каким Петьком? – обмерла Галина Семеновна и сделала мужу страшные глаза.

– Ну как каким? С Петром? С Петькой Иванцовым! Он еще у нас на свадьбе тамаду уронил.

При воспоминании о свадебном инциденте старшая Ладова покрылась красными пятнами и тяжело задышала, но Юрий Васильевич, увлекшись воспоминаниями, поступающие сигналы распознавать отказался и выложил перед дочерью правду-матку:

– Мы тогда с Петьком в школьном саду портвейна надрались. Я-то ничего, а он вспомнил, что ему по физике тройку поставили, а он у нас самый головастый был: ни одного правила не знал, а любую цепь соединить мог. Не сошлось у него чего-то там с физичкой. Ну, он и начал орать…

– Юра, – поджала губы Галина Семеновна. – Давай не сейчас…

– Рассказывай, пап, – улыбнулась отцу Василиса.

– Ну, короче, встал он напротив кабинета физики и покрыл нашу Марфу. Да еще и задницу голую показал. А уроки шли: в две смены тогда занимались. Ребятня к окнам прилипла, пальцем на Петька показывают, смеются. А Марфа не будь дура, взяла да милицию вызвала. Те приехали, разбираться не стали и в обезьянник нас с Петьком. Мы еще с ним здоровущие были, не поверишь, что только восьмой закончили.

– Ну… – заинтересованно подняла бровь Василиса.

– Ну и все. Отцу на работу позвонили. Матери. Позор такой! Батя приехал, желваки гуляют, бледный, вывел меня на улицу и как вдарил… – Ладов поморщился и потер щеку. – Всю жизнь помнить буду, как он мне сказал: «Тебе что, щенок, дома не сиделось? Ну, выпили, ну, бывает. Тебя какого черта в школьный сад понесло?» Я стою, сопли глотаю: больно. А он мне: «Запомни, Юрка, хоть до поросячьего визга пей, но чтоб ни одна живая душа тебя не видела. Дома сиди, в погребе прячься, а семью не позорь». Сказал и отвернулся.

– А ты? – прошептала Василиса.

– А чё я? Всю дорогу за ним шел, как собака побитая. Он потом со мной неделю не разговаривал. На всю жизнь урок запомнил.

– Ну вот, видишь, а если бы вы дома сидели, ничего бы не было, – прищурившись, выдала отцу Василиса и покосилась на мать.

– Договорился! – прошипела Галина Семеновна, и разрешение на празднование выпускного в доме Ладовых было получено. – Только при одном условии, – погрозила пальцем Василисина мать: – Без спиртного и до одиннадцати ноль-ноль. Край – до двенадцати.

– Мам! – повисла на шее у матери Василиса. – Все будет нормально. Вот увидишь.

– Не знаю уж, что я увижу, – с неподдельной печалью в голосе проронила Галина Семеновна и обвела взглядом зал, словно прощаясь со всеми интерьерными изысками, а заодно и поблескивающим в стенке хрусталем.

– Обещаю! – поклялась Василиса и понеслась звонить Низамовой, та – Хазовой и так по кругу.

После того как разрешение было получено, возникла другая проблема. Неожиданно выяснилось, что все выпускники имели родственников, которые так же, как и ладовские родители, испытывали определенное волнение за своих чад, а потому хотели выяснить благонадежность приглашающей стороны. Первой позвонила Ольга Игоревна Тюрина и, старомодно поблагодарив за приглашение, смущенно поинтересовалась, кто из взрослых будет присутствовать при этом акте подросткового вандализма и будет ли на праздничном столе спиртное?

– Что вы, что вы! – заохала в трубку Галина Семеновна и заверила тюринскую бабку, что в их доме это категорически запрещено.

– Но все равно нужен контроль, – напомнила Ольга Игоревна и нарвалась на встречное предложение:

– Безусловно. Вы можете при этом присутствовать.

После состоявшегося разговора Тюрины долго совещались друг с другом, вспоминали Макаринскую педагогику, гасили друг в друге невольную подозрительность и наконец приняли решение: «Доверие – прежде всего».

Наумовская мать никуда звонить не стала. Посадив Ленку перед собой, предупредила:

– В подоле принесешь – удавлю собственными руками.

Наумова зарыдала от обиды и сказала, что вообще никуда не пойдет.

– Я те не пойду, – проворчала мать и показала глазами на новое платье. – А это я кому шила?

Самыми шумными оказались вихаревские родители: два колобка невысокого роста. Прикатив на заводской «Волге», они с пристрастием осмотрели фасад ладовского дома, остались им недовольны, зашли в подъезд – и снова не испытали особого удовлетворения, ну а уж когда дверь им открыл Юрий Васильевич в голубой майке и спортивных трико, настроение старших Вихаревых совсем ухудшилось. «Пролетариат!» – подумала вихаревская мамаша, стершая в своем сознании графу «Происхождение». Будучи родом из чувашской деревни «Трехизб-Шемурша», она продвигала в мир идею о том, что на самом деле в ее жилах течет дворянская кровь, просто из соображений политической безопасности в семье было не принято об этом говорить, вот и жили, не высовываясь, не кичась, к простым людям поближе.