Не дура

Фата бросала тень задумчивости на красивое лицо невесты: «Ответить человеку согласием очень просто, но если это касается твоей личной свободы, то коротенькое слово “Да” может перевернуть всю твою жизнь с ног на голову, незаметно поменяв местами две эти буквы». Что-то уберегло меня и ее от этого брака. И вот я уже в Сан-Диего. Свободный любимый красивый, прямо как этот город. Не такой заносчивый как Нью-Йорк, не такой огромный как Лос-Анджелес, не такой колониальный, как Сан-Франциско, не такой черный, как Вашингтон, он не такой… В представлении многих – пляжи, солнце, океан. Кругом открытые машины, как чья-то роскошно открытая жизнь, в которой есть место фраеру и его цыпочке и даже ее маленькой собачке, много места, много мест, где развлечься, свесив ноги в океан с яхты или забросив их на столик в ресторане. На столике коктейль треплется с соломинкой о своем, о халдейском. Такой Сан-Диего в представлении многих, таким был он и в моем представлении, пока Маша, моя 5-я авеню, не устроила мне другое душераздирающее представление.

5-я авеню, предназначение которой то же, что в Нью-Йорке – кормить, развлекать, продавать и выставлять напоказ все, что есть выставить. Каждому уважающему себя курортному городу нужна была такая забота. Город сильно разбавлен велосипедами, туристами и студентами, которые глядя на эту роскошную жизнь, начинали понимать лучше, для чего они учатся. Кругом стояли современные железобетонные вышки отелей и гостиниц, которыми обкладывали кругом прошлое, старые одноэтажные постройки минувших веков. Солнце стояло высоко, все это указывало на то, что климат и природный и финансовый служил лицом этому мегаполису. Сан-Диего был сборищем людей, которые могли говорить правду, здесь я пил, здесь жил, здесь – любил. В эйфории отдыха эти понятия постоянно путались между собой. Демократия и свобода читались у каждого на лице, и для этого не обязательно было держать свечку у их постелей, потому как еще двести лет назад здесь появились первые газовые лампы. Gaslamp, так и назывался центральный район.

Чудаковатый дизайн города бросился в глаза сразу, а понравился лишь спустя несколько бутылок текилы, выпитых здесь ни одним вечером. Особенно маленький перекошенный дом рядом с одним из корпусов Университета. Заходишь в него буквально скатываешься вниз по полу. Неприятное ощущение, но скоро находится некий баланс между неудобным обстоятельством и хорошим видом из окна, и суровая действительность не выглядит уже такой перекошенной. Балансируя, находишь в нем то самое место. Свое место, свою точку опоры.

Надя была хороша. Ей – 18. Худенькая, привлекательная блондинка, рядом с которой сейчас, несмотря на то, что в декабре солнце садилось рано, было еще светло. Мы тянули свои отношения вдоль залива по тихоокеанскому побережью. Длинные волны медленно и грациозно переворачивали страницы нашего романа, в котором до сегодняшнего дня не было ничего такого из ряда вон выходящего. Обычная писанина среднего автора на тему курортной любви. В голове крутился какой-то незатейливый мотивчик, с такими же длинными строчками, как и океанские волны. Свежий бриз сметал с него всякую претенциозность на шлягер. Так, в обнимку, мы вышли на 5-ю авеню, где несколько макаронников создали небольшую Италию. Сели в одном из ресторанчиков. Я заказал выпить. На сцене кто-то пел. Плохо пел. Может, ему мешала гитара. Может, мы, потому что разговаривали слишком громко и смеялись. Может, от того, что у него не было гитары, как у меня. Хорошая гитара для музыканта – это очень важно.

Наконец принесли текилу мне, ей – белое сухое. И я отстал от музыканта окончательно. Забыл, как звучит, будто он отключил свой конец.

– Неплохое вино, – попробовал я из бокала Нади. – Хочешь? – предложил ей в свою очередь текилы.

– Не, текила для меня слишком серьезно.

Надя действительно была девушкой серьезной и слов на ветер не бросала, она предпочитала бросать их в меня. С ней было о чем поговорить, было о чем помолчать, она хорошо чувствовала настроение.

– А белое слишком прохладное, – вернул я ей бокал.

– Буду относиться к тебе с прохладцей, – врала она. Я знал, что в голове у Надежды жили такие ревнивые тараканы, которые из-за ерунды могли запросто сожрать всех сегодняшних бабочек. «Может, еще текилы?» – ответила она мне. «Пожалуй, лучше, текилы». – «Ты лучше текилы», – добавил я еще одним взглядом. «Вечером у тебя концерт». Вечером еще предстояло отыграть концерт для эмигрантов. Хотелось выйти на сцену в форме. Когда с моей текилой и с ее белым было покончено, мы двинулись в сторону дома. Буквально за несколько минут стемнело, вместе с темнотой пришла прохлада. В голове заиграла мелодия. Текила подогревала где-то внутри.