Не Господь Бог

Дима, замечая за плечом в углу сотрудников, смутился. Но вспомнил, что он теперь их начальник – ну, пусть посмотрят. Он слишком жестикулировал, слишком весело смеялся, слишком громко звал бармена.

– За тебя! – сказала Лена, и они чокнулись.

Когда Дима заметил краем глаза, что сотрудники свалили, расслабился. Они выпили.

И еще раз. И ещё, и ещё.

– Может, хватит?

– Это так весело, брось, – махнул Дима.

– Дим, ты впервые употребляешь алкоголь? – догадалась Лена, когда Дима уткнулся лицом в стойку.

Мичурин вышел, переодетый уже в цивильное, на стоянку. Там родители паренька расплачивались с батюшкой, предложили его подвести, но тот отказался – дойдёт пешком, прогуляется, тут до Даниловского было недалеко.

Но когда Мичурин предложил его подвезти, сразу согласился.

– Как вы? – спросил его батюшка в машине.

– У хирурга не принято спрашивать после смерти пациента, как он. Есть у меня человек-психолог, кому я обычно звоню в таких случаях, но она не отвечает, – поделился Мичурин.

– Ну, мы тоже своего рода психологи. Люди хотят успокоения души. Через признание, исповедь, покаяние. И мы, и они – приёмники этих исповедей. И те, и другие отпускают грехи. Мы покаянием, Бог простит, они – детскими травмами.

– Интересная какая у вас позиция, – сказал Мичурин.

Священник и не настаивал, спокойно смотрел в окно.

– У каждого своя судьба, вы себя не вините.

– Если я буду каждый раз себя винить, батюшка, – Мичурин хотел надеть маску врача, но ему это не удалось.

Глаза священника, молодого, с жидкой бородой, пацана совсем, смотрели ему в самое сердце, редко у кого встретишь такие глаза. Переливались, за края выливалась любовь. Сам как Иисус Христос, ей-Богу.

Поэтому Мичурин, которому не ответила Лена, поделился со священником:

– Не могу к этому привыкнуть. Чёрт побери.

– Винить себя – гордыня.

Мичурин удивился.

– Ничего от тебя не зависело.

Мичурин почему-то вспомнил из истории, что на Руси царю простолюдины тыкали, ты царь-батюшка, говорили, свой царь-то, родной. Обычай «выкать» пришёл из Византии, и употреблялся в значении «чужой», гость. Священник, лет двадцати пяти, не более, ему говорил: «Ты».

– Не льсти себе. Ты не Господь Бог.

Похлопал по плечу и ушёл.

Мичурин высадил священника у Монастыря, тот предложил ему заходить, если его личный психолог опять будет вне доступа.

С юмором оказался молодой поп, Мичурин решил непременно поделиться этим с Леной. Он набрал опять ей, и опять она не ответила. Мичурин встревожился. Раньше не знал такого и не тревожился.

Лена в такси везла тело Димы.

– Черт возьми, надо было догадаться, что ты пил впервые в жизни!

– Лен! Спасибо тебе, – заплетающимся языком Дима клялся в вечной дружбе. – Если бы не ты, Лен! Как же я тебя люблю! Лен!

Они перешли на ты, но сейчас учить манерам она его не собиралась.

– Я тоже тебя, Димка, очень люблю!

Дима поднял глаза, икнул и выдал:

– Правда?! Лен…

И вдруг обнял её и попытался поцеловать.

Лена так удивилась, что не сразу взяла себя в руки. Вернее, его.

– Ты обалдел что ли, Дим?

Она отстранилась.

Дима, кажется, резко протрезвел.

– Ничего, бывает, – простила Лена.

– Это не то, что ты подумала! Прости!

– Господи, уймись, Дима. Ничего я не подумала, кроме того, что у тебя рвёт стоп-кран и пора тебе завести девушку.

– Правда? Ты на меня не злишься? Лен…

Кажется, небольшой вброс адреналина перестал действовать, и Диму опять унесло. Он уснул у неё на плече. Лена попросила открыть боковое стекло, чтобы воздух обдувал его спящее лицо. И пообещала хорошие чаевые за помощь в доставке клиента к дверям квартиры.

За чаевые таксист помог втащить Диму в его квартиру, попросив надбавить ещё за то, что без лифта. Диму обрушили на диван. Лена расплатилась с таксистом. Тот присвистнул от вида комнаты с ободранными обоями, бумажной горой посредине, но ничего не сказал. «Таскаются по дорогим заведениям, а живут как бомжи», – подумал паренёк из китайской глубинки. Ему б питерскую квартиру, он бы всю родню перевёз, мигом бы навели порядок.

Лена осталась, сняла с Димы ботинок, он открыл глаза.

Голая Лена извивалась в объятьях молодого любовника, он перевернул её так, что она оказалась сверху, закинула голову и застонала от наслаждения.

– Боже, какой же он у тебя огромный!

Мичурин чуть не врезался во впереди ехавшую машину. В его воспалённом мозгу вспыхивали одна за другой картины секса Лены с «девственником».

Мичурина передернуло. Сводник, соединитель сердец.

– Не льсти себе.

Прозвучал в голове голос попа. Ни фига ты ни ангел смерти, ни щекастый купидон, Мичурин. Душа пациента предпочла вернуться на небеса. Лена предпочла не тебя. Вот и всё.

Жаль, он не видел, как Лена, сняв с Димы второй ботинок, укрыла его пледом и вышла, тихонько закрыв за собой дверь.