Не имей сто рублей...

— Ну, положим, война с Наполеоном была несколько раньше, году в 1812-м. — Бартон на удивление быстро разобрался в его сленге. — А сейчас, в 1944-м, перья на головных уборах, как и лошади, несколько вышли из употребления. И война сейчас идет совсем другая, с гитлеровской Германией.

Славик захохотал:

— Ага, война с немцами, ха-ха-ха! Может, ты еще залупишь, что этот клоун — настоящий? — кивнул он на Петренко.

Терпение у бравого старшины было гигантским. Можно даже сказать, что просто ангельским. Но все же не беспредельным.

Еще бы, сначала ему поручили охранять семейство каких-то придурков, которые неизвестно зачем шляются по театру военных действий, да еще и умничают, а их сопляка так вообще навязали, тоже мне, няньку нашли, так еще появляется какой-то кретин, вопит как резаный, да так, что слова не разберешь, и при этом клоуном обзывается! На него, старшину разведки, который начал воевать еще в финскую, который один стоил целого взвода вражеских егерей, кавалера ордена Славы! Глаза у старшины сузились, превратившись в сверкающие щелочки, лицо стало пунцовым, а огромный заскорузлый кулак стремительно вылетел навстречу глупо ухмыляющейся физиономии Славика.

Гость из будущего отлетел, всем телом врезался в стену землянки, тупо икнул и стал медленно сползать на земляной пол под меланхоличный шорох песка, осыпающегося ему за шиворот. А на неутомимую девушку посыпались какие-то мелкие разноцветные запцацки из треснувшего корпуса заколки-насекомого, нечаянно попавшего под удар.

— Петренко!

— Я!

— Два наряда вне очереди, — отреагировал Бартон на любовь к боксу, причем сказал это таким тоном, словно приглашал старшину на чашечку кофе.

— Есть, — насупленно пробурчал тот.

— Да, старшина, вот еще что, — добавил он. — Наш гость по-прежнему будет находиться на Вашем попечении, поэтому впредь воздержитесь от рукоприкладства. И постарайтесь, чтобы к утру он немного отошел от своего нынешнего состояния и мог нормально трезво разговаривать.

— Есть! — выдавил из себя Петренко, играя желваками на скулах.

Вечерело. Мы поужинали, я пересказала Сереже и Сане наш на удивление содержательный разговор со Славиком и отправилась вместе с Бартоном перекурить перед сном. Кажется, это становится уже традицией.

— Вы знаете, Лена, мне просто страшно становится, когда начинаю думать о «светлом будущем», — произнес он. — Особенно с учетом того, что Вы мне рассказали. А сейчас еще и этот экземпляр!

— Ну, если даже просто начинать думать, неважно о чем, то почти всегда страшно становится. Это во-первых. А во-вторых, не так уж плохо в моем «светлом будущем». Ну, а в-третьих, этот Славик просто в дым пьян или еще чего похуже, обкурился какой-нибудь дрянью, так что даже о нем делать выводы по-моему преждевременно.

— Так-то оно, конечно, так, да только… как-то совсем не так!

— Не так, как Вас всю сознательную жизнь учили?

— Вот именно. Все время говорили, что вот, светлое будущее вот-вот наступит, оно не за горами, еще чуть-чуть, и будет коммунизм. И мы шли вперед, терпели лишения ради него, светлого будущего, отказывали себе во всем… Какие ребята гибли! И что, выходит, напрасно?

— Нет, конечно же нет. Значит, так нужно было. В первую очередь не абстрактным потомкам из «светлого будущего», а именно вам, вашему поколению. Скажите, у вас что, богатый выбор был?

— Да нет, пожалуй…

— То-то и оно, что нет. Либо сражаться, либо умереть. И от этого выбора зависело не столько абстрактное будущее, сколько конкретное настоящее. И вы, ваше поколение смогло выстоять. И поэтому будущее наступило не в лагерях смерти, а в свободной, пусть разваленной и нищей, стране. Знаете, как и вы, я погналась за этой жар-птицей, за будущим. А ведь оно начинается сегодня, сейчас. Как напишут спустя несколько десятилетий братья Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу», есть у них такой замечательный роман. То есть будущее не абстрактно, оно, даже самое светлое, не приходит просто так, само по себе, оно вырастает, вытекает из дня сегодняшнего и полностью от него зависит. Только, видать, поздновато я это поняла…

Мы еще долго разговаривали. И о будущем, и о настоящем. И как-то тепло и уютно становилось от этих разговоров, которым более пристало проводиться на тесной кухоньке в квартире неисправимых интеллигентов, чем возле землянки под небом с первыми просвечивающими звездами. А, может быть, они, подобные разговоры, так и начинали свою жизнь?

43. Воистину утро вечера мудренее

Что было с утра?