Не измени себе

Я вновь поднимаюсь и опять ничего не могу сообразить — где верх, где низ, в каком месте у меня голова, ноги… и я опять падаю на подушку.

«Спокойно, — приказываю я себе. — Без паники».

И долго молчу… И вдруг с ужасом догадываюсь:

«Боже! У меня же потеря координации».

Я вдруг вспоминаю о матери.

— Мама! — громко произношу я вслух. — Мама!..

И от этого тотчас ощущаю надежду — я не разучился говорить.

«Надо встать! — решаю я. — Вспомнить и сделать хоть одно нормальное движение, и у меня все пройдет. Сделать его во что бы то ни стало!»

Непонятно, как я совершаю мощный рынок всем корпусом и оказываюсь на полу возле шкафа. В одних трусах я некоторое время стою на четвереньках… Моя голова безвольно свисает вниз, я не знаю, как ее поднять. Как встать, не представляю тоже. Меня неожиданно пугает мысль:

«Вдруг сейчас кто-нибудь проснется и увидит меня в таком идиотском положении. Он подумает, что я сумасшедший!»

С пола я прыжком пытаюсь встать, стараясь удержаться в стоячем положении, цепко, до боли в пальцах, хватаюсь за боковые стенки шкафа. Но как только я оказываюсь на ногах, пол вдруг резко уходит наверх, вся комната переворачивается. Затем очень медленно возвращается в прежнее положение. И опять переворачивается… Как ванька-встанька! Вместе со мной, со шкафом, со спящими товарищами на койках.

Почему-то очень спокойно я констатирую: «Все, это конец».

Но тут же, словно ножом, меня пронзает:

«Прыгать! Я же теперь никогда в жизни не смогу прыгать!». И я так ужасаюсь этому, что отпускаю шкаф и лечу в пространство по направлению к какой-то твердой преграде. И понимаю — еще секунда, и я разобьюсь.

Я закричал и очнулся…

Я был мокрый, как мышь. Свесившись головой с койки, я, оказывается, спал с полуоткрытыми глазами. На стене я увидел белый квадрат молочного света — это было отражение окна, расположенного напротив. Его-то я все время и видел. В квадрате покачивались черные тени от голых ветвей деревьев.

Опять заныло сердце. Я переложил подушку к стене, прислонился к ней спиной и весь остаток ночи дремал уже сидя. Засыпая, я всякий раз вздрагивал, боясь, что во сне сердце остановится.

Утром я пошел в районную поликлинику к кардиологу. Он внимательно осмотрел меня, ободрил:

— Ничего страшного. Обычная перетренированность. Спазмы, перебои… В больницу ложиться не надо, но нагрузки необходимо значительно сократить.

Абесаломов был ни при чем. Вина лежала только на мне. Последние месяцы я скрывал от него все дополнительные тренировки. Мои желания превысили возможности.

Однако, как говорится, нет худа без добра. Я теперь знал примерный уровень своих максимальных нагрузок. Это была та польза, которую я извлек для себя после этого случая.

Все, что ни происходит, — все к лучшему. Именно так я и понимал тогда свое основное жизненное правило.

Неделю спустя пришел обещанный Скачковым долгожданный вызов. Меня официально приглашали на Всесоюзный тренировочный сбор легкоатлетов сроком на один месяц, который должен был состояться на Кавказе в Лесилидзе.

Узнав, что я не собираюсь отказываться от сборов, Абесаломов, видимо, понял, что я оказался довольно шустрым малым и теперь от него ускользаю. Но не ‚отпустить меня он не мог сборы были организованы Всесоюзным комитетом по физкультуре и спорту.

Мне он хмуро сказал:

— Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит! Только гляди, пожалеешь! десятиборье — основа основ. С него на любой вид уйти можно. Неволить тебя никто не собирается, но ты все-таки хорошенько подумай!

Я, чувствуя свою вину перед ним, ответил:

— А кто собирается его бросать? Вы же сами знаете, мне надо просто отдохнуть, а там режим, питание получше. И потом, всего-то месяц.

Я, конечно, сказал неправду. Я прекрасно знал, что через месяц Абесаломову пришлют другое письмо, в котором сообщат, что меня оставляют на сборах еще на такой же срок. За это время я уже стану студентом Московского института физкультуры.

Абесаломов долго испытующе глядел на меня, молчал.

— Да, — наконец тяжко вздохнул он, — жалко. — И повторил: — Очень жалко.

Опасаясь выдать свое состояние, я не смотрел ему в глаза и испытывал смешанные чувства свое образную привязанность к человеку, благодарность, щемящее ощущение вины и одновременно четкое, безжалостное понимание того, что я уже не могу получить от него больше, чем он мне дал. Его «система» стала пройденным этапом — мне предстояло идти дальше. Так было с моим первым учителем физкультуры, так случилось с тренером детской спортивной школы, теперь произошло с Абесаломовым.

Странное я испытывал чувство: я был убежден что все события, которые произошли и произойдут со мной, уже давно запрограммированы, я был уверен в их неотвратимости, и мне оставалось только отдаться течению жизни.

КАЛИННИКОВ

Я полетел. По воздуху, метров на тридцать. Полетел прямо из кузова полуторки.

И пока я летел, было удивительно хорошо: какой-то восторг, недоумение и одновременно непонятная уверенность, что я давно был способен на это — летать.

Потом взрывная волна швырнула меня о землю, я тотчас сел, грязный, испуганный, с крошевом зубов во рту.