Не измени себе

О прыжках действительно не могло быть пока и речи. Надо было восстановить хотя бы половину прежней физической мощи, я был еще очень «дохлый». Начав заниматься еще в больничном спортзале, дома я продолжил свои тренировки — неуклюжие пробежки по квартире, затем на лестничной площадке. Через полтора месяца, когда я выглядел уже не так смешно, рискнул показаться на стадионе. Здесь, в привычной обстановке, я стал прогрессировать значительно быстрее.

Сына, как и обещал Людмиле, я взял к себе. Через суд. Сделал я это сознательно, чтобы впоследствии она не могла претендовать на него. Надо было учитывать ее вздорный характер. От нее, как я уже убедился, можно было ожидать любого сюрприза.

Виктор рос симпатичным смышленым пареньком, но был с хитринкой. Видимо, в меня. Ему исполнилось семь лет, с сентября он пошел в школу. Тетрадки, учебники, мешки для обуви, проверка уроков, ежедневный подъем в семь утра, готовка еды, стирка — все легло на меня. Однако сына я баловать не собирался — в обязанность ему я сразу вменил уборку квартиры, мелкую стирку и самоконтроль. Сразу же я определил Виктора в секцию плавания. Первые дни возил его в бассейн на машине, затем он сам стал ездить туда на автобусе. Я не ставил перед собой задачи сделать из сына спортсмена во что бы то ни стало. Кем он потом будет, его дело. Единственное, то мне хотелось воспитать в нем, — это целеустремленность. Из молодых ребят больше всего мне не нравились остроумные, эрудированные созерцатели: все-то они знают, но абсолютно ничего не хотят. Именно от этого «порока» мне хотелось уберечь своего сына.

Я поступил в аспирантуру института физической культуры. «Психологическая подготовка прыгуна» — такова была тема моей будущей диссертации. Мне показалось, что в этой области можно сделать нечто конкретное, толковое и полезное. В плане спортивной психологии у меня был уже достаточный опыт и немало наблюдений.

Обо мне вновь принялись писать газеты:

«Буслаев на стадионе!», «Буслаев возвращается!», «Чудо доктора Калинникова», «Его новая высота».

Благодаря этим статьям метод доктора Калинникова получил еще более широкую огласку. Да и сам я в интервью по радио, телевидению больше говорил о самом Калинникове, о его деле, чем о себе. Это было естественно — мы с доктором стали одним целым. Он поставил меня на ноги физически, я же, выздоровевший, пытался подняться теперь духовно.

Доктор нередко приезжал по делам в Москву. Каждый раз мы с ним встречались. У меня с Калинниковым завязалась настоящая дружба. Я знал обо всех его делах, он о моих.

Однажды он сказал:

— Ты вроде как стал сторонником моего метода. Хорошо, конечно. Только вот опять…

Я насторожился:

— Что такое?

Калинников неохотно рассказал:

— От меня ушел один сотрудник. Пообещали ему какую-то должность в министерстве, он и написал письмо.

— И что в нем?

Доктор досадливо покривился:

— Да разная чепуха. Пишет, что я переманиваю больных из Москвы, тебя, например. И вообще, сознательно создаю вокруг себя шумиху. Не в первый раз уж такое. Так что ты меня понял?

— Нет, — сказал я. — Вы что, этого письма напугались?

— Да причем тут это. По письму ясно видно, каков автор и с какой целью написано. Просто хватит обо мне уже…

— Но я же говорю правду! Почему я должен молчать?

Калинников не согласился:

— Все равно. Лишние неприятности. А их и так хватает. Не надо обо мне больше распространяться.

— Не знаю… — раздумчиво протянул я. — А кто этот человек?

— Ты, наверное, не помнишь. Заведующий отделом один, Хрумин.

Я воскликнул:

— Как же не помню? У меня его интервью сохранилось!

— Какое?

— Вовсю вас нахваливает!

— Ага, — усмехнулся доктор. — Интересно. Вроде как с поличным попался?

Я посмотрел на доктора:

— Оставлять этого так нельзя!

Через две недели опубликовали мою статью в «Комсомольской правде». Я коротко описал предысторию дела, затем слово в слово процитировал восторженное интервью Хрумина по поводу метода Калинникова и следом поместил его письмо. В конце написал: «Комментарии, по-моему, излишни».

Министерство здравоохранения моментально отреагировало. Перед Калинниковым извинились и заверили, что обязательно будут приняты меры.

Тем временем, войдя в более-менее сносную форму я решил наконец предстать перед планкой. Пора было проверить, на что я могу рассчитывать.

При ребятах я стеснялся, поэтому в зал явился поздно вечером, когда все занятия были уже закончены. Что меня ожидает? Полный крах или надежда? Я сознательно оттягивал этот день. Планка должна была показать, на что можно рассчитывать в ближайшем будущем. Я долго поправлял стойки, долго стелил маты и долго раздумывал, с какой высоты начать. Это был важный момент, я нервничал — если не преодолеть первого рубежа сразу, значит, уже в самом начале самому себе подставить подножку. После мучительных колебаний я решил пойти на один метр пятьдесят сантиметров.