Не каждый день мир выстраивается в стихотворение

Когда усталым вечером ноябрьскимОна скользит своим лучом по веткам,Едва касаясь неподвижных веток,Когда распятый бледный ИисусНам предстает так близко — и Мария,Чуть тронутая инеем, таитсяВ пещерке из увядших палых листьев,Когда меж туч сиянье золотоеНа миг дарит иллюзию теплаИ сладостные сны приносит спящим…Луна — мать пафоса и состраданья.

Объяснение Луны

Лафорг в стихотворении «Эпикуреец»:

Я счастлив задарма! Блажен, кто создаетСебе при жизни рай, на случай, если тот.Который в небесах — вранье и небылица(Чему, признаюсь вам, не стал бы я дивиться)[2].

Стивенс в своих записных книжках: «Когда теряется вера в Бога, поэзия занимает ее место — искупительницы жизни».

Сочетая в одно пафос и иронию, гармонизируя их, Стивенс — гений нюансировки, равного которому нет во всей американской поэзии. Его влияние на таких крупных поэтов следующих поколений, как Элизабет Бишоп, Джеймс Меррилл, Джон Эшбери, — основополагающее. Один из лучших современных поэтов США, Чарльз Симик, на вопрос журналиста, кому он первому показывает новое стихотворение, отвечал: «Я его показываю Эмили Дикинсон и Уоллесу Стивенсу».

Стихи

Похороны Розенблюма

Несчастный старый Розенблюм усоп,И тысячи носильщиков несут,

Впечатывая шаг —Аж гром в ушах! —Его достойный гроб.Итак,Они несут иссохший труп,Обезображенный грехом,На темный холм.Гремит их слитный шаг.Да, Розенблюм усоп!Носильщики несут его на холмИ дальше, прямиком

На небо тащатНеуклюжий гроб.По деревянным трапам в пустоту,Наследники мирской тщеты,Обид и злоб,Они несут,Шагая в небо, темный гроб.На них тюрбанов коробаИ меховые сапоги,Чем выше, тем мороз лютей,По пустотеГремят шаги.

Медь дребезжит,И дудок войЗвенит в ушах.По небу нескончаемой тропойИдут — гремит их шаг.Туда, где вечный разнобойУ слов с судьбой,Где бедный РозенблюмПреобразится в ветер верховойИ стихотворный шум.

Гомункул и la belle 'etoile