Не хочу на физкультуру!

– Оля, привет! – сказал Богдан Белый, поднялся навстречу и поцеловал в щёку.

– Слушай, ты так классно выглядишь, дорогая. Супер! – Алёна, жена Богдана и бывшая соседка, тоже приподнялась и поцеловала Ольгу, обняла.

– Ты о причёске? Тебе спасибо надо сказать. Ходила к твоему стилисту вчера. Дорого дерёт, зараза, но такой образ мне подобрал, я в шоке. Сама никогда бы не додумалась.

– Это точно. Бог с ножницами в руках, а не парикмахер!

– Дамы, а может поедим? – прервал девчачьи разговоры фотограф и пошёл к раздаче.

Три пластиковых подноса опять же под хохлому отличались между собой разительно. Ольга взяла салат и котлету по-киевски, Алёна – апельсиновый фреш и пирожное. Поднос Богдана кряхтел под тяжестью борща, жареной курицы с картошкой и пирогов.

– Ты не лопнешь, деточка? – спросила Скрябина, в изумлении открыв рот.

– Не лопну, – промычал Белый, усиленно жуя.

– Всё нормально. Голодное детство, деревянные игрушки, прибитые к полу. Понимаешь? До сих пор сказывается, – ответила за мужа Алёна.

– Понимаю, – кивнула Ольга. – Судьба – дама капризная: сегодня ты на коне, а завтра под его копытом.

– Точно, – сказал Богдан и отложил вилку. Основную часть ужина он уже проглотил, остался десерт. – Мне знаете, во всей этой истории одного человека жаль.

– Какого?

– Безвинно осужденного.

– Я про него вообще забыла, – сказала Алёна.

– Про него все забыли, – ответил Богдан. – А человек пострадал ни за что.

– Богдан, во-первых, не ты его посадил, не тебе и отвечать, – вмешалась Ольга. – Во-вторых, кто его подставил, уже наказаны. Тем более умер он на зоне. Человека не вернуть.

– А честь и достоинство не играет роли? – спросил Белый с лёгким украинским говорком. Когда он волновался акцент усиливался, и русское Г превращалось в фрикативное ГХ, получалось – игхрает.

– И что ты предлагаешь? Пойти и рассказать, как было? Без доказательств. Кто тебе поверит? – не выдержала Алёна.

– Никто, – согласился фотограф.

Как это было

Редактор журнала "Факт" Веня Гольдман напряженно смотрел в окно, но там кроме кирпичной стены старой фабрики и краешка реки Яузы, ничего не было. Веня вздыхал, думал, опять вздыхал, но нужная мысль так и не приходила. Голова с утра трещала по швам и сосудам, как трещал в ушах Гольдмана голос инвестора, распекавшего его вчера за падающие тиражи. Угроза закрыть журнал за нерентабельность висела над ним как весенняя сосулька, вот-вот рухнет на головы прохожих. Ах, как не хотелось терять руководящий пост в самом крутом, как говорили в тусовке, печатном издании страны. Но идея всё же родилась.

– Знаешь, что нам сейчас нужно? – Веня вальяжно растянулся в кресле. Гольдман носил клетчатые пиджаки а-ля восьмидесятые, длинные редкие волосы, потел и гримасничал.

– Нет, – раздражённо ответил Богдан Белый, сидя в кресле напротив.

– Голая правда! – выпалил Веня, приподнялся и ткнул в своего лучшего фотографа изгрызенным карандашом. – Только представь. Солидный глянцевый журнал публикует серию под рубрикой "Неизвестная Россия в лицах". А там бомжи, заброшенные фабрики, ветераны войны в бараках, матери-одиночки, олигофрены.

– Тюрьмы, – подхватил Богдан.

– О! Там вообще кладезь неизвестного для широкой публики. Решено! Собирайся ты, братец, в командировку.

Гольдман оформил по своим каналам пропуск в закрытое учреждение. Фотограф Богдан Белый запасся тюремной валютой – сигаретами и чаем, пригодятся для дела, и отправился во Владимирский Централ. Одноимённая блатная песенка прилипла к языку и не отпускала всю дорогу. Про ветер северный, про этапы из Твери, про тяжкий груз на сердце. Всё Богдан вспомнил. Но когда зашёл в кирпичное здание Екатерининских времён, опешил. Его недавно отремонтировали, и выглядело всё прилично. Никаких тебе казематов с облупившейся краской, как представлял фотограф. Учреждение европейского уровня. Даже запах удивил. Пахло кофе и круассанами.

В главном здании Богдан заверил бумажки и пошёл в пересыльный блок. Интерьеры здесь были скромнее, ремонт до них так и не добрался. До половины крашеные стены, скрипучие двери, свет от лампочек, режущий глаза, и колючая проволока на заборе за окном. Настоящая тюрьма, и никаких тебе круассанов.

В комнате для свиданий Белый соорудил выездную фотостудию: подобрал задний фон, чтобы и стена, и решётка попадали в кадр; выставил свет; установил фотоаппарат на штатив. К нему приводили осужденных. Стриженные в ноль, осунувшиеся, с нездоровой кожей и наколками по всему телу, с озорными огоньками в глазах заходили бывалые зеки, плюхались на стул и быстро осматривали помещение и фотографа. Чем здесь можно поживиться? Совсем другое дело "свежая кровь". Мужчины, попавшие в заключение впервые, с тревогой и непониманием наблюдали за происходящим. Им, конечно, никто не объяснил, зачем всё это нужно. Богдан угощал зеков куревом, они немного расслаблялись и позировали с удовольствием.

– Гражданин фотограф, а мы с Вами раньше не встречались? Мне лицо Ваше знакомо, не пойму, откуда, – голубоглазый заключенный не терялся в незнакомой ситуации.