Не кормите и не трогайте пеликанов

Мама ела кашу,Гена щупал Дашу.Вова съел котлету,Петя трахнул Свету.Джон сварил картошку,Женя ссал в окошко.Всем нашлось занятиеУ отца Кондратия.

Я удивился. Этот “стихотворень” сочинил Гвоздев лет десять назад, и даже проиллюстрировал серией рисунков, натуралистических и похабных. Интересно, подумал я, откуда этот Кирюша так хорошо знает Гвоздева, но вслух спросил:

– А почему Кирюша?

Потом закрыл глаза и попытался себе его представить, но ничего путного не получалось. Ни головы, ни ног, одни только немигающие рыбьи глаза, жабий рот и недоразвитые плавники вдоль туловища.

– А почему бы и нет? – захихикал он. – Йыых, елту з’ян, кхиртл!

– Чего?

– Я говорю, – пояснил Кирюша. – Вот, к примеру, корова. Она, по-твоему, зачем? Чтобы что?

– Ну… это… молоко давать…

Я чувствовал в его вопросе какой-то подвох – и потому отвечал неуверенно, по-школьному.

– Молоко? Ты вправду так считаешь? А тогда рога зачем?

– Зачем рога? – переспросил я. – Ну, мало ли… Хищников отгонять…

– Империалистических хищников? А кто тогда, по-твоему, первый империалистический хищник, а?

Я упрямо стиснул зубы – ничего не буду говорить! – он явно издевался и на что-то намекал.

– Первыми были сапоги, понял? А зайцы и коровы уже потом. А ты вообще сам кто такой, Эндрюбздо? – спросил Кирюша. В его голосе явственно различалась угроза. – Ху ю? На золотом горшке сидели царь-царевич, король-королевич… Эндрюбздо, сладенький, да ты у нас молодец! Встал-таки с золотого горшка, подергал корову за сиськи и думаешь, что ты таперича царь, да? Лорд Елдон собственной персоной? Дер гроссер кениг усаруса, да? Как все и не как все?

Я ничего не понимал. Какое крыльцо? Какой царь? Какая усаруса? При чем тут елдон? А Кирюша продолжал говорить. Слова, цитаты, какие-то увечные недоразвитые фразы – не бей меня пжлста – грохотали, как банки из-под рыбных консервов в мусоропроводе.

– Всё вокруг неправильно, так ведь? – предложил Кирюша новую тему.

– Ну да, – согласился я с неохотой.

– Ой молодец! – злорадно обрадовался он, словно поймал меня за кражей. – А что надо?

Я решил – буду молчать, и точка. Хотел ему сказать, что он – дурак набитый, но не стал.

– Что надо? Надо что? – допытывался Кирюша своим мерзким квакающим голосом. Я в ответ молчал.

– Надо, – назидательно произнес он, – чтобы всё было как надо. Так что билеты можешь почтительнейше вернуть.

И с этими словами он захохотал, заквакал, по-театральному так, с надрывом. Словно жаба из книги Генри Торо про американский пруд.

– Какие еще билеты? – я совершенно упал духом.

– Обыкновенные билеты, в небо: на самолет с серебристым крыловым, иваном андреичем.

С улицы еле слышно донесся гул сирены.

– Полиция, – прокомментировал Кирюша злорадно. – А знаешь, почему они так гудят?

Я молчал. Ждал, что этот подлец еще скажет.

– Они едут раскрывать преступление, – торжественно изрек Кирюша.

Я серьезно кивнул. Звук сирены был едва слышен, но теперь нарастал. Сделалось вдруг очень страшно.

– Гросер кениг? – позвал Кирюша. – Эндрю-бздо? У тебя виза к ангелочкам случаем не просрочена, а?

Я точно не помнил.

– А то смотри-смотри, – захихикал он. – Сейчас зайдут сюда, заарестуют и к Сидорову отправят в Копенгаген, на нары.

– Так Сидоров же сбежал? – возмутился я. – Разве нет?

– Поймают, – ласково пообещал Кирюша. – У нас – обязательно поймают.

Я обхватил голову руками. Господи! Когда же все это кончится? Живешь, читаешь книги, работаешь за копейки, и все вроде хорошо. А как начнешь себе доверять, так, чтобы по-настоящему, чтобы к мирозданию и к людям причаститься, – в тебе почему-то объявится не дух трансцендентный, а уродский, дебильный Кирюша, откуда-то с картин Босха, а вслед за ним…

– Андрюша! – я услышал голос Джека. Он раздавался из комнаты, но мне почему-то показалось, что прямо у меня под ухом. – Ты чего там застрял?! Иди к нам!

– Иди-иди! – напутствовал меня Кирюша. – Открой дверь и иди! Там брат твой Джек и твоя новая пассия.

Он еще что-то говорил, но слова уже не грохотали, не задевали слух, а только хлипко, тошнотворно шлепали, как курортные резиновые вьетнамки по мокрому асфальту.

– Andrew? Are you ok? – прямо за дверью раздался голос Мисси. Я почувствовал, что Кирюша безвозвратно исчезает, что в голове что-то закрывается и посторонние голоса перестают беспрепятственно в нее заходить. Поднялся, открыл дверь, и Мисси зашла ко мне в ванную. Мы обнялись в темноте, и она нежно провела рукой мне по волосам.

Уже через несколько минут я снова сидел на полу в большой комнате, снова обнимался с Мисси и испуганно думал: как бы так сделать, чтобы этот Кирюша больше никогда у меня в голове не объявлялся.