Не/много магии

Чистая логика

(Олег Титов, Александра Давыдова)

Человек в желтом шарфе уткнулся в стекло, наблюдая, как пролетают мимо сумрачные километры кабелей. Дмитрий на всякий случай отодвинулся. Человек не производил впечатление нормального. Хотя одет хорошо, прилично. Но глаза бегают, пальцы воткнуты в междверную щель, во всем теле чувствуется невидимая напряженность: ткни — взовьется, взорвется, окатит волной безумия.

Едва двери вагона открылись на «Боровицкой», человек пулей рванул к переходу, расталкивая людей. Дмитрий влился в толпу, бредущую к эскалатору. Он успел увидеть, как желтый шарф продирался наверх, едва не сталкивая пассажиров со ступенек.

Интересно, что будет, если кто-то все же упадет? Удержатся люди, или, подобно косточкам домино, повалятся вниз, живой многорукой елочкой?

Дмитрий помотал головой. Слишком много психов в последнее время. Неудивительно, что дурные мысли лезут в голову.

Со стороны «Арбатской» послышался полный отчаяния вопль.

Слишком много психов.

Мальчик смотрел прямо перед собой. Не сказать, что у него был большой выбор. Мать комкала платок, уже не плакала — или еще не плакала, тут не угадаешь — и ожидающе смотрела на вошедшего незнакомца, пока тот не предъявил коричневую корочку с фотографией.

Дмитрий не любил больницы. Эти существа, раскиданные по койкам, еще не трупы, но уже не люди — даже если излечат их тело, разум навсегда останется исковерканным, а в глазах застынет фильтр «что, если». Что, если подобное повторится? Что, если у меня опять будет инфаркт? Что, если я потеряю вторую ногу?

— Как это случилось? — тихо спросил он женщину.

— Мы гуляли. Паша хотел залезть на дерево. Вы же знаете, они в этом возрасте такие непоседливые. Вот. А потом он сорвался. А там… там был камень… — она всхлипнула.

Дмитрий кивнул.

— Понятно, — сказал он. — Что говорят врачи?

— Говорят, скорее всего, от удара временно сместились позвонки, повредили какие-то важные нервы. Говорят, не повезло.

— Где вы гуляли? Вас видел кто-нибудь?

— В овраге. В квартале от нашего дома протекает речка, там есть овраг. Паша любит… любил… Я не помню, был ли там кто-нибудь. Зачем вам это?

— Работа такая, — привычно ответил Дмитрий, размышляя, достаточно ли у него информации, чтобы развернуться и уйти. Несчастный случай, дело закрыто, все довольны. Можно было вообще не ездить.

— У вас нет никаких заявлений?

Женщина печально покачала головой. Мария, кажется, ее так зовут. Мария Стеклова.

— Нет, — сказала она.

— До свидания. Простите, что побеспокоил вас.

По коридору спешила какая-то тетушка, похожая на колобка. Она ухватила вышедшего из палаты Дмитрия за рукав и забухтела громким шепотом:

— Вы от Машки? А вы хто ей будете? — узнав, что следователь, запричитала:

— Горе-то какое! Что же это делается!

— Да, да, — кивал Дмитрий, пытаясь освободиться, — ужасно не повезло…

— Горе-то какое! — на глаза тетушки навернулись слезы. — Теперь и младший тоже. Дай ей бог сил это вынести. Ну, я пойду к ней, поддержу.

— Да, да. Конечно. До свидания.

Дмитрий остановился перед металлическими створками лифта.

Что будет делать женщина, если парализует ее ребенка? Если врачи будут отвечать невразумительными предположениями? Что она скажет представителю государства?

У следователя не было детей, но почему-то ему казалось, что за своего ребенка он бы порвал глотку любому. Особенно здесь, на пороге между жизнью и смертью. Надо будет — и самой смерти досталось бы. Пытался бы выпросить у врачей невозможного, стучался во все двери, метался, действовал. А тут — никаких заявлений. Возможно, это шок… Или он просто не слишком хорошо научился разбираться в людях за одиннадцать лет работы с ними? Усмехнувшись, Дима потряс головой. Закрыв глаза, помассировал пальцами веки, отгоняя россыпь черных точек, метавшихся в углу зрения. То ли день был слишком нервным, то ли…

— Вы едете? — спросили из открывшегося лифта.

— Нет, — сказал Дмитрий. — Не еду.

Раньше интуиция его никогда не подводила. Поэтому она имела право являться в любом виде — хоть голодной болью под ложечкой, хоть черными «мухами» на сетчатке.

Он сел на скамейку напротив столовой. Мимо сновали медсестры, выставляли на повозку чайники и кастрюли.

Минут через пять колобок выкатился из палаты и посеменил к выходу. Дмитрий встал. При виде следователя тетушка резко затормозила, в глазах появилось подозрение.

— Что, выпытывать будете? — едко произнесла она. — Машка мне все рассказала! О том, что вы ее подозреваете!

Дмитрий провернул в голове несколько вариантов оправданий. В свете его грядущих вопросов достаточно искренним не выглядел ни один.

— У Марии Евгеньевны есть старший сын? — спросил он напрямую. — С ним тоже случилось несчастье?

— Вам какое дело? У Машки беда, а вы тут лезете! А ну, пропустите!

Разозленный колобок отпихнул Дмитрия боком и влетел в удачно подошедший лифт.

Дмитрий, подумав, вновь толкнул дверь палаты. Женщина посмотрела на него с плохо скрываемым раздражением. Не нужно быть гением, чтобы понять, что — вернее, кто — послужил поводом для его возвращения.