Не надо преувеличивать!

— Разумеется, речь идет о шпионаже… Тити и Габриэлла были двумя звеньями цепи. Резидент находился в Мамае. Не доверяя обоим, он посылает третьего шпиона — Мону — наблюдать за ними. Она обнаруживает их двойную игру, сообщает об этом боссу, и тот приказывает ликвидировать обоих. Сначала убивают Петреску, потом — после того как Мона снова устанавливает связь — иначе зачем ей было ездить в Мамаю? — решено уничтожить и Габриэллу, которая, разумеется, уловила суть игры и, боясь за свою жизнь, решается сделать мне полное признание. Следовательно…

— Да, да, очень интересный роман. Назови его «Шпионка из полуденных стран»… И ведь подумать только, какой очаровательной женщиной была ты до тех пор, пока тебе не взбрели в голову все эти глупости! Хорошо еще, что ты не стала фантазировать и в письмах, а ограничилась фотографически точным описанием. Иначе, кто его знает, что за «двор тайн» получился бы у тебя!

— Джелу, ты меня ужасаешь! — возопила она, гася сигарету о приборную доску машины… — Впрочем, чего мне ждать? — продолжала она притворно-огорченным голосом. — Что может сказать интеллект художницы какому-то милиционеру?

— То же, что может сказать интеллект милиционера какой-то художнице.

— Ты — и интеллект?! Ничего общего! Как ты можешь быть таким тупым? Ведь все же ясно, как день: у Габриэллы был коротковолновый приемник, которым она ловила приказы — разумеется, зашифрованные… Кассетофон, научная работа — все это просто смешно, ей богу! Это был сверхчувствительный аппарат, сверхчувствительный…

— Сверхаппарат, дорогая, чего там! Но ты забываешь, что сейчас он находится в руках наших ребят из Констанцы, которые считают его самым обычным кассетофоном, да еще довольно-таки плохой марки… ну, теперь ты, может быть, замолчишь? — сказал я, пользуясь тем, что она замялась и не сразу нашла контраргумент.

— Но, Джелу, разреши мне объяснить тебе…

— Олимпия, родная, о каком подарке ты мечтаешь больше всего на свете?

— О, я видела в Нептуне пару чудесных сандалий, зеленоватых, с таким острым, острым носком…

— Сколько?

— Что-то около трехсот.

На минуту я заколебался, но затем, вспомнив о том, что спокойствие мне сейчас всего дороже, решительно заявил:

— Я дарю тебе их. Но с одним условием: до Вамы — ни слова!

В полную меру оценив выгодность сделки, она ответила мне на языке боссов из американских боевиков:

— You got a deal![36]

… «Гости» казались истомленными скукой и монотонностью одних и тех же разговоров в ожидании провизии. Как обычно, не хватало студентов, а отсутствие семейства Цинтой восполнялось оставленной ими бутылкой коньяка «Сегарча». Наше прибытие немного оживило атмосферу. Олимпия вытащила список и начала раздавать покупки, а я пошел разыскивать АБВ. Он был на кухне и очень серьезно мешал что-то в низкой кастрюльке.

— Я сейчас, Джелу… минутку, вот только морковка сварится, и я твой.

В конце концов морковка сварилась, и мы, сопровождаемые участливыми взглядами «гостей», переправили ее в комнату супругов Верня, где Филипп начал добросовестно ее уплетать.

— Посмотри, как он ест. Сам! Это просто невероятно для его возраста, — с гордым видом заявил АБВ. — Ну, что нового?

Я изложил ему положение дел. АБВ взглянул на меня с упреком:

— Видишь, я был прав! И Шербан то же говорит… Конечно, это дело твое, ты отвечаешь… Да погаси ты, черт возьми, сигарету, в комнате ребенка не курят… Дальше?

В этот момент появилась Олимпия:

— Передатчик, а не приемник, — сухо сказала она. — Вот что это было!

У АБВ и Филиппа появилось совершенно одинаковое вопросительное выражение. Я с бесконечной усталостью пожал плечами:

— Олимпия, избавь меня! Я ведь тебе сказал, что…

— Я права, я в этом уверена… Габи пользовалась кассетофоном, чтобы передавать. Да, она передавала сигналы! Иначе зачем ей было гулять каждый вечер одной, да еще с кассетофоном? Она передавала инструкции…

— Орнитологам. В самом деле, вопрос серьезный… крики птиц!

— Ха-ха! — драматически рассмеялась она. — Птицы? Как же! У них был код. Азбука Морзе.

— Дорогая, при тяжелых нервных расстройствах море противопоказано.

— Да? Так ладно же, я тебе докажу. Где, черт возьми, кассета?

— Какая кассета? — насторожился я.

— Кассета Габриэллы. Куда ты ее положил, Аби?

— Какая кассета? — повторил я, заинтригованный.

— Габриэлла в последний вечер дала мне кассету. С чайками, как ты уверяешь. Я уверена: она чувствовала, что за ней следят, и оставила ее мне специально. Куда я ее к черту сунула?

Я кинулся ей помогать, и в воздух полетели тряпки, кофеварки, детские книжки с рисунками, халаты…

— Эй, так вы весь дом перевернете… Ну ее к черту, кассету! Ничего интересного… волны, птицы… я тут же заснул.

— А ты знаешь, что на всех кассетах Габриэллы была стерта запись?

АБВ вдруг посерьезнел и показал мне на кассетофон:

— Она там, я ее не вынимал.

Он нажал на клавишу, и в комнате забормотало море и послышались самые разнообразные крики и трели.

— Послушайте внимательно, разве все эти звуки не кажутся вам странными?

Обычные звуки природы… трели скворцов, ласточек, пронзительные крики чаек…

«Это мои деньги» — послышался чей-то голос.