Не одна во поле дороженька

— Особенно его квартиру, — добавил Вадим Петрович, — комнат этак из пяти с несовмещенным санузлом. И не надо бегать на площадь в общественный туалет, как делаю я, когда сосед принимает ванну с песней: «Я люблю тебя, жисть!»

Ирина и Лубенцов вышли во двор. Светильники на улице размывали тьму.

— Поедемте поездом, — предложила Ирина.

— Я и пешком бы пошел.

— А пешком — от станции. Но до станции поедем поездом. Будет и по-вашему и по-моему. Договорились?

— Но удобно ли?

— Вполне: и нам и им без нас будет очень удобно в машине.

Спустился Вадим Петрович с двумя сумками.

— Мы поедем поездом, — сказала Вадиму Петровичу Ирина и помахала ему.

Вадим Петрович поставил сумки возле машины. Калужин и Вера Петровна задержались в квартире.

— Я кое-что начинаю понимать.

— Помолчи, Вера.

— Какой смрад!

17

Калужин вел машину по Можайскому шоссе. Отполированный асфальт тускло лоснился среди вечерних полей. Яснились огоньки: далекие и прозрачные, похожие на звезды, и совсем близкие — теплые, трепетные. И это чудившееся где-то счастье, и луговой ветер с остывающим медом цветов, и само движение машины отдалялись от города. Там, в опустевших комнатах, остались заботы и тревоги.

Вера Петровна задремала. Близкие огни озаряли ее лицо, такое красивое и женственное в покое. Это видел Калужин в зеленом сумраке зеркальца.

Она до дремоты запьянела от лугового воздуха.

Машина пронеслась мимо березового леса, наполненного чистым холодным светом.

«Как они там пойдут через лес?» — забеспокоилась Вера Петровна об Ирине и Лубенцове.

— Их надо бы встретить. А то опасно через лес, — сказала она.

— Придут, — успокоил жену Калужин.

Он был доволен, что Ирина и Лубенцов поехали поездом.

«Уж не влюбился ли? Случись пораньше, может, сам первый, да не в метель, а при ясном солнышке побежал бы, друг ты мой. За что ж тут винить?!»

Вадим Петрович хотел поскорей приехать на дачу и сесть за стол. Была у него просто потребность пообщаться, поболтать, побыть в обстановке праздничности.

Вера Петровна подумала о брате, что он притих из-за Ирины: не с ним, а с Лубенцовым поехала поездом.

«Добр, очень добр», — и она заботливо поправила брату воротничок.

— Все-таки поздно идти через лес, — снова встревожилась Вера Петровна, — ночи темные. Надо бы их встретить.

— Она храбрая, — сказал Вадим Петрович.

— Храбрая — по незнанию своему. Только одно и знает: «От судьбы не уйдешь». И вот с этим «от судьбы не уйдешь» пойдет хоть куда.

— Судьбу, по возможности, если она показывает ножик, надо все-таки обходить или объезжать на машине.

— Она с Лубенцовым, и я спокоен, — сказал Калужин. — Повидали мы с ним лесов всяких. — Любил вспоминать о войне Калужин, он и сейчас вспомнил не страшное, что было, а смешное в страшном.

Вадиму Петровичу было все равно, что слушать. А Веру Петровну сперва удивила веселость мужа, но чему удивляться? Мужчина. А все мужчины легкомысленны от самоуверенности…

— Под Ельней в сорок первом году зашли мы в одну деревушку, — неожиданно засмеялся Калужин. — Баньку мы там приняли. Хороша была банька!.. Стояла она на отшибе, ближе к лесу. Черная, прокопченная. Зашли мы туда с Лубенцовым, а там уже моются комбат с ординарцем. Темно, пар, печь какая-то, вроде трубы, и камень на ней раскаленный.

«Ваня, — кричит Ермаков, — закрой дверь да поддай парку! Свеженькие пришли!»

Хватает Ваня из ушата воду да на камень. Пар — как из вулкана.

«Еще, Ваня! Последний разок!» — кричит Ермаков, веником себя хлещет с остервенением. Как демон какой!

Поддал Ваня пару. Жара. Ад кромешный. Лежим с Лубенцовым на полу чуть живые. А Ермаков — любитель, веником себя нахлестывает, прямо-таки истязает себя.

«Все грехи, — говорит, — смыл. А вот один грех нам кровью смывать придется. Россию отдаем».

Намылились мы кое-как с Лубенцовым. А воды нет. Вода в сенцах, в предбаннике. Вышел Лубенцов и через минуту — назад.

«Немцы», — говорит.

«С угара тебе показалось, — кричит Ермаков. — А ну, Ваня, дай еще напоследок!»

«Немцы, — говорит Лубенцов, — сам видел».

Вышел Ваня — и назад с одежонкой.

«Товарищ комбат, — говорит, — одеваться некогда. На самом деле, немцы».

Выскочили мы из бани. А немцы прямо на нас идут. Наша с Лубенцовым одежонка на кустах развешана. Далековато… Так и побежали.

Лубенцов — за мной. Впереди комбат с Ваней.

«Товарищ комбат, разрешите обогнать вас».

Никогда так я не смеялся. Слышу, и немцы хохочут, кричат что-то. Оглянулся. А Лубенцов от смеха едва бежит.

«Жаль, — говорит Ермаков, — не засекли время. Интересно, за сколько мы эту дистанцию пройдем?»

«Товарищ комбат, — говорит Ваня, — обхожу вас на побитие мирового рекорда».

Только его и видели. Обогнал и я комбата. Слышу, и он засмеялся.

«Товарищи, — говорит Ермаков, — не прыгайте вы так ради бога через кусты, а то все свое мужское хозяйство на каком-нибудь суку оставите».

«Вот это самое и я хотел сказать», — слышу голос Лубенцова.

Вадим Петрович и Вера Петровна улыбнулись.

«Веселый, хороший человек. Как могли бы жить! — подумала она. — И все в одном».

— Некоторое время по лесу еще бежали, — продолжал Калужин. — Остановились. Лубенцова нет. Жив ли? Выстрелов вроде не было слышно.