Не оглядывайся назад!..

С трудом разлепив смёрзшиеся ресницы, я увидел, как по реке в нашем направлении, в сверкании радужных брызг начавшегося утра нового дня несётся лёгкая, казалось, совсем невесомая, нарта в упряжке из двух оленей.

«Только бы не проскочили мимо…» – снова в бессилии закрыл я глаза, целиком вверяя свою судьбу случаю. А ведь «Случай – это псевдоним господа Бога», – вспомнилось чьё-то определение.

Звук колокольчика внезапно стих…

«Неужели показалось?..» Я снова разлепил глаза и увидел, как, ловко и легко соскочив с саней и ведя оленей в поводу, к берегу направляется кривоногий невысокий человечек.

Через минуту его озабоченное смуглое лицо с прорезями тёмных глаз уже склонилось надо мной.

– Ай, ай, ай, – цокнул языком охотник. – Сабеем, однаха, плоха дела…

Это было последнее, что я запомнил перед тем, как провалиться в глубокую чёрную бездну беспамятства.

Очнулся я на мягкой постели, в кровати, стоящей у теплой печной, белой стены в доме Нормайкиных.

Дед с орочем, который привёз нас в посёлок, сидели на кухне и о чём-то вполголоса говорили.

Кроме их слов в дверной проём дощатой стены ко мне в комнату проникал ещё и волнующий запах варёного мяса.

Я с трудом приподнялся на локте и заглянул в кухню.

Нормайкин с орочем ели оленину, сваренную большими кусками. Кроме парящей кастрюли с ней на столе стояла солонка, хлебница с ломтями чёрного хлеба, а на блюдце рядом с ней лежал нарезанный белыми сочными кругами лук.

От запаха и вида еды голова у меня закружилась, а рот наполнился вязкой слюной, которую я судорожно, с громким икотным звуком, сглотнул.

– Ну, очухался один! – подошёл ко мне Нормайкин… – Степана, вон, за свое спасение благодари, – кивнул он в сторону стоящего с ним рядом и доходящего ему лишь до плеча, улыбчивого ороча.

– Ему маленька бульон можна, – повернулся ороч к деду. – А нам маленька по чарке можна, – опять заулыбался он, отчего щелки его глаз стали совсем узкими.

– Можно! – добродушно рокотнул Нормайкин…

После выпитой чашки бульона я почувствовал себя Каштанкой из одноимённого рассказа Чехова «…которая не насытилась, а только опьянела от еды…».

Сквозь приятную дрёму я слышал разговор деда и ороча.

– В валенок-то шкалик я от бабки прячу… Ну, давай, Стёпа, пока она нас за энтим делом не застукала…

Стопки негромко звякнули. Потом наступило недолгое затишье, после которого дед со Степаном почему-то перешли на шепот…

Через короткий промежуток времени – стаканчики звякнули вновь.

– Вчерась-то, слышь, Олег! – возвысил голос Нормайкин. – Когда Степан вас с Серёгой под вечер привёз, бабка всю ночь, почитай, за вас молилась… Теперь вот прикорнула маленько… А Серёгу, вечером же, родители домой забрали, – доложил мне дед обстановку.

– Катерина! Вста-вай! Чай вари. Без тебя нам его скучно пить! – громко гаркнул он. И я услышал, как они оба со Степаном тихонько засмеялись.

Через какое-то время в горнице, где я лежал, на ходу поправляя волосы, появилась баба Катя. Подойдя к кровати, она внимательно посмотрела на меня, а потом, кивнув в сторону перегородки, за которой установилась тишина, спросила: «Кормили, нет ли, чем тебя эти ироды? Рыгочут, вон, сидят… Весело им…»

– Могли бы в бульон и сухариков маленько покрошить. Не повредило бы, – высказала она после моего ответа своё мнение. – Ну, полежи пока, поспи. Через часок я тебя ещё маленько покормлю. Да и кровать теперь можно на прежнее место вернуть. Готовить буду. У печи тебе жарко станет… Слыш-ко, дед, – обернулась она в проём двери, – кровать назад, к окну, перетащите…

Двигалась баба Катя неспешно и плавно, напоминая в своём широком цветном сарафане одновременно почему-то и старинный самовар, и колёсный пароход.

– О! – восхищённо гаркнул Нормайкин, указывая Степану на свою жену, проследовавшую мимо них к печке. – Движется, что баржа многотонная, аль – ледокол!

– Молчи уж лучше! А то половником тресну, – не оборачиваясь к деду, спокойно уронила женка. – Вместо того чтобы водку жрать, дров бы лучше принёс из сарая. Борщ варить буду… Чувствую по запаху – «клюкнули» уже со Степаном…

– О! – снова восхитился дед. – Ну прям-таки колли или сеттер!

– Иди, иди, – беззлобно подтолкнула его в дверях баба Катя. Чувствовалось, что восхищение супруга ей приятно.

Дед сходил за дровами. А потом они со Степаном, усадив меня на стул, вернули на прежнее место меж окон кровать. Теперь в проём двери я мог обозревать почти всю кухню.

Незаметно задремал…

– Выпей ещё бульончику, – услышал я над собой голос бабы Кати, совершенно потерявшись во времени.

Она протягивала мне кружку бульона с сухариками. Рядом с ней стоял и дед Нормайкин.

– Да не торопись ты! – подосадовал он, видя, как я, обжигаясь, пью варево.

Оба они смотрели на меня как-то странно, отстранённо, что ли, будто я находился не здесь, в этой комнате, а где-то очень далеко…

Баба Катя снова ушла к печи, а дед, подождав пока я допью, взял у меня из рук кружку и тихо сказал: