Не оставляющий следов: Обретение

Ранган остался позади. Пегая и мухортая бодро стучали копытами по обледеневшей дороге. Мы так и не удосужились дать им клички – не воспринимали лошадок своими. Кормили, чистили, заботились, но в душу так и не впустили. Хранитель Сию удобно устроился в заплечном мешке, навострив уши и наблюдая за окрестностями немигающими желтыми, как у совы, глазами. Нагулялся, бродяга. Отдыхает. С самого Нового Года мы его почти не видели, он оставил нас развлекаться по-своему, а сам наслаждался драками с окрестными котами, из которых выходил неизменным победителем, и амурными похождениями. Впрочем, я тоже отметил свой семнадцатый день рожденья великолепным загулом: а что еще прикажете делать в чужом городе долгими зимними вечерами? Вот я и проводил время так, как положено юному прожигателю жизни, вместе с новыми друзьями-офицерами. Сколько было выпито вина! Бр-р-р, до сих пор при воспоминании голова гудела как пустой кувшин, в который во время трапез бросали обглоданные кости тушенных с острым перцем барашков. Наша развеселая компания праздновала по меньшей мере неделю. Может, и больше, счет дням я тогда как-то потерял. Учитель Доо иногда укоризненно качал головой, но прямых запретов не следовало. Я сам вовремя сообразил, что приятные собеседники-собутыльники пробавляются едой и питьем почему-то исключительно за мой счет… и свернул веселье.

А сколько раз за зиму я подвергался искушениям плоти! Девицы, да. Худые и пухлые, страстные и робкие… а, впрочем, все были одинаковы. За доставленное наслаждение платил щедро, особенно тем, кто отказывался от денег – были и такие, – но даже они не гнушались принять дорогой подарок. В основном это были юные вдовушки, чьи мужья пополняли список так называемых небоевых потерь в войсках. Пенсия им полагалась небольшая, а семьи не всегда могли принять на содержание оставшуюся без поддержки дочь. Они были такие милые… но такие скучные! Порой даже сожалел, что отказался от брака, предложенного отцом: какая разница, с кем делить спальню? Все кошки серы. Иногда среди ночи с неожиданной тоской вспоминал улыбку Госпожи Иллюзий, или – о Судьба! – видения щедрой плоти Хозяйки Сумерек смущали покой… Хорошо еще, что образ Повелительницы Пепла не вторгался в постельные забавы, но, пожалуй, даже он стал бы приятным разнообразием. Сию, кажется, был со мной согласен, потому что последнюю встреченную на окраине Рангана кошку, призывно выгибающую спину, проводил снисходительно-равнодушным взглядом. Пресытился.

В самый день рождения нас отыскал посыльный отца, и моя шпилька, скрытая сейчас малахаем, получила семейную реликвию – эмаль третьей грани навершия, где отцветающий пион уже ронял пурпурные лепестки. Не скрою, был растроган, хотя пион распустившийся, цветок второй грани, подаренный Учителем Доо, все равно нравился больше. Письма к эмали не прилагалось, но сигнал, что семья остается со мной, был принят. Именно это радовало.

До границы добрались не сразу. Иногда приходилось надолго задерживаться в постоялых дворах, пережидая то метель, то резкую оттепель, сопровождающуюся распутицей. Время исхода зимы неблагосклонно к путешественникам, но нам торопиться было некуда: Камень терпеливо ждал, хотя его зов, как ни странно, становился все слабее.

Посреди ровного как стол, накрытый белой скатертью снега, пространства одиноко чернел менгир, поразительно напоминающий женщину, сложившую руки под грудью. Изрядно плоской грудью, надо заметить. Ее лицо, полустертое вьюгами и ветрами, было повернуто на запад, и сейчас следило узкими щелями глаз за садящимся солнцем. Небо над менгиром зияло провалами и рваными ранами, ветхая ткань энергий изнанки почти расползалась от собственной активности, и водовороты стихий ворочались еле ощутимо.

На верхушке менгира высились горой столь любимые степняками войлочные шапки, потерявшие форму и больше всего напоминающие сухие коровьи лепешки. У подножья громоздились ссохшиеся в камень, заплесневелые и свежие чуреки, сгнившие сыры и овощи, сам Камень силы был почти погребен под гроздьями лент. Какие-то выцвели добела под яростным степным солнцем, какие-то радовали глаз свежестью красок. Сколько лет, а то и десятилетий оставляли кочевники здесь свои тряпичные молитвы? Вокруг Камня, бормоча и постоянно кланяясь, прохаживалась маленькая квадратная женщина в стоящем коробом меховом наряде. Поодаль ждали ее муж и взрослый сын, держа в поводу низкорослых мохнатых лошадок. Я прислушался… Да она подношения складывает!