Не от мира сего

Едва Илейко подумал об этом, как с другого конца поля раздался вой. Можно, конечно, назвать эти странные звуки и плачем, тем более что издавала их его мать. Отец стоял рядом и поддерживал ее за плечи. И тут же, раскрыв рты то ли в восхищении, то ли в удивлении расположились братья его и сестры. Вся семья собралась вместе, будто на поминках. "Черт, они же не знают, что я теперь нормальный — не совсем, конечно, но вполне самостоятельно передвигающийся на ногах!" — подумал лив. Его самого видно не было из-за устроенного самолично вала, поэтому на него никто внимания не обращал.

— Вот горе-то горькое, — причитала мать. — Пропал сыночек!

— Да, — соглашались братья и сестры. — Зато поле-то у нас вышло на загляденье!

— Еще бы знать, кто нам все это устроил, — сказал отец. — И сколько придется за все эти художества платить!

Илейко хотел, было, выйти из своего укромного угла, да вовремя передумал: родные могут неправильно понять, хлопнуться в обморок или еще чего. Пусть бы кто-нибудь, что ли, представил его, нового, оздоровленного. Кроме грачей больше некому. Да и те, вероятнее всего, не смогут прокаркать доходчиво и весомо, чтобы сделалось понятно. Пока он чесал в затылке, отец проговорил:

— Неужто, метелиляйнены вернулись? Говорят, им такое было под силу.

Тут Илейко подумал, что ему пора обнаруживать себя, иначе напридумывают себе родственнички небылиц, да в них же и поверят. Он прокашлялся, отчего грачи перебежали на тот угол поля, что ближе к людям, стали там так же ходить взад-вперед, косить лиловым глазом в сторону и степенно переговариваться:

— Кар-кар.

— Кар?

— Кар!

— Мамо! Папо! Сестры и братья! — вскрикнул Илейко, бесцеремонно вмешиваясь в птичьи диалоги. — Тут я сижу. Подойдите!

Родственники переглянулись. Даже мать перестала всхлипывать. Почему-то в их души закралось сомнение. Кто это кричит голосом пропавшего великовозрастного дитяти?

Грачи резко и одновременно встали на крыло, то есть, конечно же, попросту, улетели. Отец же проявил волю и выдержку, отправившись через все поле к искусственной стене.

— Сюда идите, — крикнул он, немного погодя. — Это Илейко.

— Ох, простите меня, что, не подумавши, занялся делами, — сказал Илейко, когда подбежали и мать, и сестры с братьями.

— Какими делами? — удивился отец.

— Зачем же ты сюда перебрался, никому не сказав? — осерчала мать.

— Ты видел, кто все это сделал? — спросили братья.

— Как спалось? — поинтересовались сестры.

Илейко решил, что больше заниматься дипломатией не стоит и сказал:

— Дорогие мои! Я выздоровел. У меня теперь работают ноги. Это поле очистил я.

Отец переглянулся с матерью, сестры засмеялись, а братья потупили взгляд. Никто, конечно же, не поверил в чудо. Подумали, поди, что от долгого сна калека слегка умом тронулся. Тогда Илейко поднялся на ноги. Мать и девки испуганно ойкнули. Отец и парни — побледнели.

— Вот что я теперь могу! — похвастался он, подхватил ближайший камень, величиной со свиную голову, коротко разбежался и запустил его в лес. Камень охотно улетел, врезался там в ствол ели и сбил двух дятлов, только что собравшихся слегка перекусить. Их оглушил могучий удар по дереву, и они, безвольно цепляясь крыльями за сучья, обвалились вниз. Как раз на голову бесстрастной кунице, которую в этой жизни ничего уже не могло удивить: камень, падая, перебил ей хребет, умертвив в один миг.

— Круто, — единогласно сказала семья. Однако как-то без особого энтузиазма. Бросаться камнями — одно, вот очистить под распашку целое поле — это настоящий земледельческий подвиг. Под силу, разве что герою-пахарю из Большой Сельги Мике, или как его величали слэйвины — Микуле Селяниновичу.

Илейке не оставалось ничего другого, как поведать родственникам историю его общения с тремя каликами перехожими, с тремя странниками-чудотворцами. Вот тут ему поверили почти без всяких оговорок, потому что очень хотели верить в волшебное выздоровление сына и брата.

— Черт побери! — внезапно воскликнул отец, словно ему в голову, вдруг, пришла неожиданная и не совсем приятная мысль. — Как же нам теперь с твоим "казачеством" быть?

Его до сих пор, по прошествии уже не одного года, мучила мысль, что записали они как-то Илейку в казаки-батраки. Хозяин, правда, сгинувший куда-то из виду, мог потребовать соблюдения условий договора, жуликоватого — с его, барыжной, стороны, да и с их стороны — не совсем честного. Быть "казакку" — не постыдно, но и почета мало. Кому как повезет с хозяином. Но везло немногим. Казаки "прославились" тем, что их появление всегда связывалось с насилием.

— Так, может быть, уже не вспомнит никто? — не очень уверенно сказал Илейко.