Не от мира сего

— Может быть, конечно, и так, — в таком же тоне ответил отец. Однако ему не очень в это верилось: скрепленная печатью судебная грамота пылилась где-нибудь, дожидаясь своего часа. Вполне возможно, что этот час и не настанет, но только время может полностью рассудить неизвестность и ожидание. С мыслью о том, что "вот сейчас появится человек и затребует казака" надо было свыкнуться, пережить месяц-другой, или год. Если нервная система достаточно крепкая и в каждом встречном-поперечном не видеть хозяйского посланника, то мысль станет привычной, и с этим можно, в конце концов, существовать.

— Соседи обязательно донесут, если даже и не по злому умыслу, то просто так, сплетничая, — заметила мать. С этим трудно было не согласиться. Слух о чудесном выздоровлении безнадежно больного 33 года человека обязательно достигнет ушей градоначальников, не говоря уже о всяком торговом люде. Те вообще проводят свои "рабочие" будни от одной сплетни до другой. Значит, может заставить вспомнить о судебном решении человека, который обладает правами на Илейко, как на казакку.

— Пожалуй, лучше всего будет, если я на некоторое время исчезну из поля зрения кого бы то ни было, — пожал плечами Илейко. — Уж вы обойдетесь без моей помощи некоторое время. А я схожу поклониться на могилу деда в Ведлозеро. Давно хотел побывать, да вот, никак не мог собраться.

— А ты и вправду Чома, — засмеялась, вдруг, младшая сестра.

Действительно, только сейчас все обратили внимание на богатырскую стать Илейки. Очень высокий, прямой с широченными плечами и ясным взором голубых глаз — хоть икону пиши.

— Просто урхо (богатырь, герой, в переводе с финского, примечание автора), — согласилась мать. — И когда ты успел так вымахать?

— Так времени было достаточно, — снова пожал могучими плечами ее сын.

Он ушел на следующий день, перед этим, как следует, вечером напарившись в баньке. Жизнь была прекрасна и удивительна. Или — почти прекрасна и удивительна. За время его отсутствия более-менее улягутся все пересуды и разговоры. Людская слава имеет сомнительную репутацию, бывая, как и дурной, так и хорошей. Но и та, и другая обладают одним общим свойством — они без напоминания быстро проходят. Поговорил народ день-другой, покачал головами либо в восторге, либо в осуждении — да и забыл. Другое событие пришло, другие разговоры. "А где этот вылечившийся инвалид?" — спросит кто-то. "Да пес его знает", — ответят ему. — "Ты вот новости зацени!"

Рано утром Илейко, прослушав напутственные слова отца и матери, отправился в путь. Нехитрые пожитки в заплечный мешок он собрал еще загодя, добавив к ним отцовский нож скрамасакс — на всякий случай — в лесу шаталось много лихих людей. Да и звери при встрече с человеком бывают не всегда настроены доброжелательно. Идти ему предстояло до большой деревни Тулокса, что стояла на одноименной речке. Там, говорят, можно было найти попутную подводу в Ведлозеро.

Шагалось с охотки очень хорошо, поэтому до деревни добрался практически без остановок на отдых. Замедлял шаг только тогда, когда любовался лесом, берегом реки Олонки, которую пересек на переправе в Еройле, да высоким небом с плывущими по нему облаками самой причудливой формы. Весна набирала силу, обласканная ярким солнышком.

Удалось выяснить, поговорив с людьми, что вполне возможно под конец недели отправится подвода в неблизкое Виелярви, а Илейко пристроят на правах охранника. На него с интересом поглядывали все: и мужчины, и женщины. Первые — оценивая силу и втайне соизмеряя со своей, вторые — потому что выделялся он своим ростом и чуть ли не блаженной улыбкой, практически не сходившей с его лица. Не так уж часто встречались люди с подобной комплекцией и не зверской физиономией.

На ночевку лив определился у бортника, жившего в ближней с Тулоксой деревне Верхний Конец. Как-то так сложилось, что это был первый человек, с кем он встретился и разговорился, добравшись, наконец-то, до места своего вероятного отдыха.

Растерянный и опечаленный, ровесник Илейки сидел на берегу реки и бросал в нее мелкие камешки. На приветствие он ответил не сразу, словно иные звуки пролетали мимо его слуха. Чего-то с ним было не того, поэтому Илейко решил не докучать человека расспросами, а двигать дальше.

— Куда, говоришь, идешь? — вдруг переспросил чем-то озабоченный незнакомец, повернув к нему голову, при этом продолжая долгим взором смотреть на воду. И, не давая возможности что-то сказать, добавил. — В деревню можно через кладбище попасть.

— В какую деревню? — не понял Илейко.

— В нашу, в Юляяпяя (ylaapaa — верхний конец, по-фински, примечание автора).

— Не, мне в Тулоксу надо.