Не от мира сего

Но вскоре пришлось свернуть с езженого пути на маленькую тропку, которая, если верить попавшемуся камню с побитой дождями и снегом надписью, вела в урочище Чуркийла. Люди и там, в глухомани, жили. А что — чистое здоровье: озер лесных с рыбой хватает, сосен и елок — тоже, зверья — в изобилии. Живи да радуйся, отожги себе полянку, если по старинке выкорчевать не удается, сади рожь и репу. Не жизнь — малина. Только соль нужна, за ней выбираться необходимо. Да дети, если таковые случаются, дичают — им другие дети нужны для обмена опытом. Вот и получается, что как бы ни запрятан был хутор, а дорожка к нему обязательно имелась.

Но ни к кому в гости богатыри не наведывались, им нужно было добраться до Медвежьей Горы и желательно скрытно. Ночевали в срубленных шалашах, старясь расположиться с максимумом комфорта. Еду с собой в достаточном для двоих больших людей количестве взял Сампса, да Илейко в речках, либо ламбушках не упускал возможности порыбачить, а в силках, установленных суоми, утром обязательно можно было найти дичь лесную, или зайца какого ободранного.

Однажды в сгустившихся сумерках услышали они странный звук: то ли свинья рычала, то ли волк хрюкал. Илейке такого слышать раньше не доводилось. А Сампса посмеялся:

— Росомаха пришла, будь она неладна.

Он отрезал от куска сала толстую желтую шкуру и бросил далеко за пределы видимости от костра.

— Пусть подкормиться тварь, — объяснил он. — Не отстанет просто так, будет всю ночь вокруг ходить, спать нам мешать, да лошадей беспокоить. Хотя, не должна она сейчас голодной быть. Так, из вредности характера, подошла. А вообще связываться с росомахой не стоит — больно уж свирепа.

На ночь протянули вокруг своего лагеря веревку, надеясь, что запах человека не позволит зверю подойти вплотную. А еще добрый суоми развесил на этой бечевке на нитках крючки, наподобие рыболовных.

— Если все же сунется к нам, то не зацепиться не сможет, — прокомментировал он. — Страх от неизвестного — самый лучший сдерживающий фактор. Воткнется такая штука ни с того, ни с сего прямо в зад — будет бежать дальше, чем видеть. Забудет о желании полакомиться человечиной, ну, или — кониной.

Так и вышло. Что-то посреди ночи беспорядочно зашуршало, лошади захрапели, переминаясь с ноги на ногу, а потом всю окрестность огласил испуганный визг, удаляющийся в чащу.

— Ну вот, — с зевком проговорил Сампса. — Спокойной ночи.

Через несколько дней добрались до реки Суна. Постояли у водопада, полюбовались дроблением в водяную пыль струй, посмеялись ни над чем. Так бывает с людьми: мельчайшие капли воды вызывают, если ими подышать, опьянение, сродни с алкогольным. Лошади такое веселье не разделяли. Стойкость у них какая-то. Никто ни разу не видел пьяного коня.

— Половина пути, — сквозь смех проговорил Сампса.

— Лучшая половина, — вытирая проступившие слезы, добавил Илейко.

Совсем скоро оба путника убедились, что Леонидов крест существует, причем он даже не каменный. Дубы, конечно, в округе не росли, но серое морщинистое от прошедших десятилетий или даже веков дерево, из которого неведомые мастера сотворили мощный и монументальный крест, соотносилось, пожалуй, по своей крепости именно с этой породой.

Кто-то пытал древесину, стремясь вбить в нее железный клин, но безуспешно: только выщерблина напоминала об этой тщетной попытке. Основанием своим крест утопал в груде валунов, настолько слежавшихся, что казавшихся монолитом.

Когда-то поверхность покрывали руны, ныне практически не угадываемые — их избороздили неглубокие, но частые, будто морщины, трещины. В выдолбленной в перекрестье маленькой нише с черными подпалинами от былых язычков пламени пытались устроить свое гнездо лесные мыши — натаскали сена, коры и хвои. Но покинули жилище — может быть, сова помогла, или ласка.

— Говорят, Крест поставил Куллерво, задыхаясь от злобы на весь род людской, — сказал Сампса, вытряхивая из ниши шелуху. — Вложил в него все свое стремление к любви, но, не пытаясь никого любить больше, чем себя самого. Каялся, но без толку.

— Понятное дело, — кивнул головой Илейко. — Каин убил Авеля, брата своего. Куллерво — сестру свою. Но все это, как бы, не со зла, а потому что пытался понудить всех плясать вокруг себя. Итог неутешителен. Заставляя страдать близких — заставляешь страдать себя.

— Старые люди упоминали об этом кресте, только именовался он у них Lempi Risti (Крест Любви, перевод, примечание автора). Но название ушло, как ушло поклонение. Осталось другое, созвучное с человеком. Даже тропок нет к нему исхоженных.

— Зато от него латинская дорога начало берет, — сказал лив. — И Соловей где-то поблизости логово свое устроил.

Это было не логово, это было серьезное оборонительное сооружение, неведомо, зачем устроенное посреди леса. Высокая крепостная стена с башенками, в которых тупо оглядывались по сторонам охранники с луками и стрелами. Может быть, стрелять-то они не умели, но поднять тревогу могли. А в такой крепости, наверняка, сидел не только Соловей с челядью.

Сампса и Илейко, не обнаруживая себя, забрались на ближайший косогор и принялись наблюдать.