Не от мира сего

А в чем же прелесть третьей альтернативы? Убитым быть? Это, знаете ли, против природы. Смерть, может быть, и ищут, но, как правило, она сама находит. Тут дело в другом. Убитым быть — значит, до этого жить. Не пресмыкаться, не существовать, а Жить! Тот, кто Живет, всегда становится объектом преследования прочих, в том числе и "богатеев", и мифических "женатых". Потому что у него и богатство, и жена, и прочее, вот только полученное с большими трудностями, нежели у первых двух категорий. Потому что так можно жить только по Совести. Живешь, а вокруг враги роятся. Много их, завистливых злопыхателей, каждый норовит побольнее ужалить, чтоб неповадно было. Ущербность свою атаками маскируют. И заклевали бы гады до смерти, если бы не плечи тех, кто идет этим путем рядом. Убитым быть — такой дорогой не идут в одиночку, там шествуют сильные и добрые люди. А их — большинство. Только проявляют они свои качества в минуты смертельных опасностей. А негодяи — всегда.

Илейко нашел, наконец-то, для себя ответ, почему он решил идти с Сампсой. Потому что иначе совесть бы мучила до скончания дней. Нельзя оставаться в стороне, когда творится зло. Можно, конечно, проиграть. Но, по крайней мере, попытаться противостоять, заявить о себе, сделать выбор. Зло, облаченное в какую бы ни было словесную шелуху, гордо именуемую державными Законами, не может не ощущаться. Оно может безропотно приниматься, превращая людей в удобоваримое властью быдло, либо сдерживаться простым и естественным, но очень смелым вопросом: почему? Почему я должен терпеть Соловья? Только потому, что его терпят властьимущие? Он мешает жить и мне, и моим близким, но угоден кому-то еще. Но я не живу для чужих. Я живу для своих. Тогда почему мне не выступить против него? Потому что против Закона? Да пошел он в пень, этот Закон, если причиняет страдание.

Вот поэтому и следует идти по третьей дорожке, чтоб хоть пожить перед тем, как "быть убитым". К тому же, существует мнение, что ему на рати смерть не страшна. Вот и есть прекрасный способ проверить истинность постулата.

А Святогор — не маленький, подождет еще немного. К тому же когда еще выпадет судьба посмотреть, насколько хорош в деле Самсон, поучиться у него исподволь? Про то, что из вооружения у него был только плотницкий топор, Илейко даже не вспомнил. Лошадь Зараза могла бы подсказать, да она в этот поздний час целиком была погружена в свои розовые кобыльи думы. Не было ей дела до подлого Solvaaja и его подручных, не имела она понятия о мелкой бурной самоцветной речке Smaragdi, да и о семи дубах и девяти суках размышлять ей было недосуг. Зараза, мудрое и опытное животное, с вялым любопытством наблюдала за ломающимися в беспокойном страхе бесами, собирающимися в кучи и вновь распадающимися на особи. Ей было даже отрадно, что всю эту нечисть так корежит. Единственно, чего бы ни хотелось, так это беспокойства для лучших друзей лошадей — домовых, которые заплетают гривы в косички. Но откуда же в лесу домовому взяться?

8. Сампса и Илейко против Соловья-разбойника (продолжение)

Сампса был старше Илейки, значит — мудрее. Но мудрость чего-то не ощущалась. Может быть, из-за природной склонности того к медлительности, в то числе и в своих суждениях. Суоми был, к тому же, абсолютно невосприимчив к шуткам и насмешкам над собой — он их будто бы даже и не замечал. Но и молчаливостью он тоже не отличался.

Или песню под нос пел: "Tullen loma, tullen loma, tullen loma ("по пути в отпуск", перевод, примечание автора)". Мотив не угадывался, но звучало достаточно уверено. Даже Зараза начинала косить своим лиловым глазом, не совсем, прямо сказать, с одобрением.

"Ничего себе отпуск придумал!" — восхищался невозмутимостью спутника Илейко. Он сначала даже нервничал немного, представляя и не представляя битву с Соловьем. Потом, словно заразившись уверенностью от Сампсы, успокоился. Но свою песню петь не стал, памятуя о давнишних вокальных упражнениях.

Меж тем весна вступала в свои права, свежая трава радовала обеих лошадей из чисто гастрономических пристрастий и двух людей по эстетическим соображениям. Птицы состязались в выводимых трелях, а зверье, облезлое и мокрое, шныряло с одной стороны дороги на другую. Сначала путь их был более-менее очевидным, потому как нет-нет, да и попадались подводы, или всадники, по каким-то своим делам добирающиеся с Видлицы в деревню Большая Сельга и обратно. Илейко все время при встречах пытался съежиться и сделаться меньше, чтобы стать незаметным. Зато Сампса расправлял плечи, тряс своей гривой и зыркал глазищами, произнося дежурное "Терве". На него смотрели, им восхищались, его запоминали.