Не по чину

– О! – Арсений вроде даже обрадовался начавшейся беседе. – Благородная речь? Какая удача… Ты, что ли, тоже из бояр? Учен? Эх, нашему Михайле-то и не известно про это, поди. Княжьих он кровей. Умен необычайно! Книг тьму прочитал – иной столько и не увидит за всю жизнь. А поговорить-то и не с кем. Ему б советчика толкового – учитель-то его помер недавно, царствие ему небесное… Да где ж другого в нашей-то глухомани взять?

Лях замер в напряженной позе, словно охотничья собака, сделавшая стойку. Как ни фальшивил Арсений, изображая интеллектуала, страдающего в окружении быдла, спектаклю это повредить не могло. ТАМ было полно людей, воображающих (или искренне считающих) себя умнее других, а на деле являющихся копией чеховского автора «Письма ученому соседу». ЗДЕСЬ подобные «умники» попадаются реже, но сам по себе типаж неистребим. Принял лях трепотню Арсения за чистую монету или посчитал его дураком с претензиями, не имело значения – задачу свою, как ее понял Мишка, ратник выполнил. Пленник увидел для себя шанс на спасение – заинтересовать боярича, который среди этих дикарей царь и бог, улучшить свое нынешнее положение, занять возле него место интересного собеседника, скрашивающего скуку, а там, глядишь, и советника…

Тем временем Молчун, прикончив мясо, пристроил свою кость на пеньке и вытянул из-за спины топор…

– Ха-а!!

Кость разошлась вдоль, и брызнувший во все стороны мозг попал ляху на лицо…

– Скотина! Не мог поосторожней? Рубаху же заляпаешь! – немедленно заверещал Арсений и снова со вздохом оборотился к ляху: – Во… Видал? А завтра таких еще полсотни привалит! Да воевода… Рудным его кличут. Вот уж зверь, куда там этому. Сколько кровушки пролил! И своих-то, кто не угодит, запросто живьем спалит али в муравейник зароет. За то и прозванье свое получил! Я уж, как он появляется, стараюсь от боярича нашего без особой нужды далече не отходить. Боярич-то хоть и молод, а все равно его слово здесь главное. И он ученого человека в обиду не даст…

А Савелий смачно, с присвистом, высосав из кости мозг и зашвырнув ее в кусты, почесал живот и принялся оглядываться явно в поисках еще какого-нибудь развлечения. И в этот момент столь удачно разыгрываемый сценарий чуть было не поломался – из дома с озабоченно-решительным выражением лица выскочила Дунька-отличница и грозно, как, видимо, ей самой представлялось, вопросила:

– Пошто наших женщин забрали? Матушка княгиня гневается и велит…

– Гы-ы-р-р… – Савелий развернулся со слоновой грацией и вразвалочку направился к боярышне, растопырив лапищи, недвусмысленно сулящие девице жаркие объятия. Евдокия словно с разбегу на стену налетела. Мишка затруднился бы определить, что у нее шире распахнулось – глаза или рот? Но ни писка, ни визга – похоже, девицу настигло то состояние, которое сами женщины описывают словами «голоса не стало».

– Ты куда? Стой, скотина! – бросился следом за Молчуном Арсений.

– Гы?

Савелий, не оборачиваясь, сделал вполне понятный жест бедрами и руками.

«Не перестарались бы… ведь заикой же девчонку сделают!»

– С ума съехал? – отчаянно взвыл «защитник». – Боярич сказал пока не трогать… Голову снимет!

– Ых…

Савелий бросил еще один взгляд на Евдокию и нехотя вернулся на прежнее место. Боярышня, изобразив рукой какой-то неуверенный жест, будто искала опору, мягко, словно тряпочная, осела на землю.

«Да что ж она хлипкая-то какая? Вроде бы на свежем воздухе и в корсет не затянута, а в обморок брякнуться при каждом удобном случае норовит. Хотя нет – шевелится и глазами лупает, просто ноги подкосились. Ну, Савелий, ну артист!»

Евдокия так и осталась сидеть в полной прострации, а действо благополучно вернулось к первоначальному сценарию.

– Слышь, Гробня! Я тут отойду, а ты пригляди, да не балуй, смотри! – распорядился Арсений, обращаясь к Молчуну. – До боярича я… Сказать надо, что смысленный человек к нам попал, может, полюбопытствует.

Судя по мимике ляха, ужас от одной мысли остаться наедине с таким зверем, как Савелий, смешался у него с надеждой на неведомого боярича и даже некоторой благодарностью к Арсению за обещанную протекцию.

Оставшийся один, Молчун то ковырял в зубах, то недвусмысленно косился на испуганно сбившихся в кучку баб, то задумчиво рассматривал ляха, словно выбирал, какой кусочек мясца отрезать от него себе на ужин. Но по всем признакам такое времяпрепровождение должно было ему вот-вот наскучить, а как он будет развлекаться дальше, можно только догадываться. Лях, во всяком случае, чувствовал себя не лучше Дуньки-отличницы, кажется, решавшей сейчас для себя дилемму: подняться на ноги или рвануть подальше от всех этих ужасов на четвереньках. Как бы все обернулось для ляха, не появись наконец Арсений, неизвестно.