Не покидай меня

— Чему ты удивляешься? — пожал плечами Леня. — «Твиттер» ваш — отличное зеркало, где криводушные люди отражают свои мысли, не вмешивая в этот процесс мозг. Прекрасный способ узнать, кто есть кто на самом деле. Такое у нас новое поколение циничных, бездушных, «креативных», скорых на ярлыки и выводы деток. Самодовольная, беззастенчивая наглость их не знает ни меры, ни укорота, ни внутренней самоцензуры. Разболтанное племя, видеть и слышать которое — больно и грустно. Я лично уже давно не удивляюсь. И не хочу… У меня на экзамене сегодня почти все списывали. Никого не выгнал. Знаешь, почему?

— Ты добрый.

— Они уже не умеют жить по-другому. А у меня нет сил ломать их удобную жизнь.

Римма пристально вглядывалась в его глаза, словно о чем-то хотела спросить.

— Иногда ты мне кажешься просто святым, — произнесла она, вытаскивая из-под груди розетку с салатом.

— Глупости не говори, пожалуйста, — недовольно нахмурился Леня. Он чувствовал себя неловко, как всегда, когда ему говорили комплименты. Римма говорила порой запутанно, долго и утомительно. И вечно втягивала его в споры. Но меньше всего ему хотелось сейчас с ней спорить.

— Ты счастливец, Ленчик. Таким, как я и ты, обычно не везет в жизни. Мы чаще спотыкаемся и опираемся не на тех людей. А ты счастливец. Хотя жена тебя и не любит. Жалеет. Я бы тоже жалела. У нас, русских баб, это даже больше чем любовь…

Леня перестал жевать и выпрямился. Он только сейчас ощутил силу и прелесть гнева, рожденного в сердце, и тем более сладкого, чем больше горькой правды крылось в его причине.

— Римма, я прошу тебя не говорить так, — процедил он испуганной сотрапезнице. — Я прошу тебя никогда больше не говорить так, потому что это… не повод для… застольной беседы.

— Леня, извини. Не хотела. Правда, — Римма выглядела немного озадаченной, как человек, которому только что показали пугающий и необъяснимый фокус.

Он промокнул дрожащие губы салфеткой и встал.

— Приятного аппетита.

Выйдя из института, вспомнил, что забыл в деканате портфель с бумагами. Но возвращаться обратно не хотелось. Он быстро остыл и даже начал чувствовать укоры совести за то, что так некрасиво расстался с Риммой. Эти ее вечные разговоры и желание принять участие в любой общественной глупости скрывали за собой одиночество. Римма напоминала ему тоскливый звук японской флейты, льющийся между вечерних гор. И в этом вдруг возникшем образе он находил много тоски и прелести.

Леня подозревал, что в каждом человеке прячется тайное, неочевидное, глубокое и все же не менее реальное, требующее к себе внимания. Римму никто не воспринимал серьезно. К ней относились как к чудачке, не способной что-то в себе изменить. Она кочевала по поэтическим и литературным тусовкам с упорством нежданного гостя, не желающего замечать свою неуместность. Римму все знали, но почти всегда ее монологи и реплики игнорировались. На кафедре она вела курс зарубежной литературы, прекрасно говорила на французском языке, переводила что-то, но все эти достоинства не приносили ей никаких дивидендов, словно ей недоставало подходящего ключа, открывающего нужную дверь.

Леня лишь однажды побывал в маленькой однокомнатной квартирке Риммы на бестолковом фуршете в честь издания переведенного ею Базена[11]. О хозяйке и о поводе, по которому все оказались в ее захламленном книгами логове, забыли в первый же час. Сама Римма сидела в углу в кресле с двумя кошками и дымила в сторону открытой балконной двери. Над ней нависали самодельные книжные полки, похожие на улыбки, грозя когда-нибудь рухнуть со стен под весом пыльных бумажных мыслей.

Неприкаянность этой квартиры могла бы поразить внимательного посетителя. Однако никто не обращал внимания на такие мелочи, раз была бесплатная выпивка, немудреная закуска на пластиковых тарелках и собеседники, захлебывавшиеся в собственном таланте. Эту тираду Леня, кстати, услышал от самодовольного молодого человека и точно знал, что фразочку юноша спер у одного известного дирижера, выдававшего перлы на каждой репетиции: «Не захлебнитесь в собственном таланте, господа!» или «Скажите мне, пожалуйста, это вы сейчас так играли после консерватории? Я завтра же поеду туда, придушу ректора и потребую, чтоб у вас отняли диплом!».

Молодой человек, вероятно, не догадывался, что все они, вкушавшие от щедрот Риммы Исааковны Душечкиной, тоже спасались здесь от одиночества, душившего их в этом огромном и безжалостном городе, высасывавшем силы. Город калечил их манящими возможностями, одаривал шедеврами и сбивал в теплые кучки единомыслия и единочувствования, в которых было порой так уютно, так по-семейному просто. Римма, привлеченная маленькими человеческими трагедиями, не уставала заботиться о целой уйме народу, все время спасая кого-то от запоев, наркотиков и мыслей о суициде. Два раза ее обворовывали — уносили (если находили) несколько сотен рублей, телевизор и чайник. Все остальное почему-то не трогали.