Не пытайтесь это повторить

Поле оборвалось так же внезапно, как и началось. Сразу за ним образовалась жилая местность, состоящая из частных приземистых домиков и панельных пятиэтажек. Это и был поселок городского типа под названием Рохлино.

— Мы почти пришли, — сказал Бантик. — Здесь по прямой, а потом надо свернуть в переулок Трубопрокатчиков.

Мы с Астартой повиновались указаниям Бантика.

Переулок Трубопрокатчиков состоял из двух рядов одноэтажных частных домов разной степени ветхости. Бантик подвел нас к одному наименее ветхому. У этого деревянного сруба с облезшей краской даже имелись три пластиковых окна. Два других были закрыты облупившимися ставнями.

— Пришли, — сказал Бантик. — Постучись, Тийя.

— А не получится так, что мы не вовремя? — спросила на всякий случай я.

— Нет. У нас срочное дело. Стучись.

Я повиновалась.

Дверь не сразу, но отворилась. Над крылечком зажглась лампочка ватт пятнадцати. На пороге стояла сухонькая старушонка из разряда божий одуванчик.

— Вам чего? — неожиданно сурово спросила "одуванчик".

Астарта высунулась передо мной.

— Здравствуйте, матушка, — сказала она. — Нам надобно к старцу по очень важному делу.

— По неважным делам его и не беспокоят, — как-то смягчилась старушка. — Посидите в коридорчике, обождите. У него сейчас посетительница. Выйдет, тогда я вас приглашу.

Старушка провела нас темными сенями и посадила на старом сундуке в крохотном коридорчике. В него выходили три двери. За одной раздавался женский плач.

— И не реви! — услышала я громкий, немного визгливый, но несомненно мужской голос. — Кто тебе дал право обеты нарушать?

Плач прекратился. Женщина сказала в ответ:

— Но я очень люблю его, дядюшка!

— Не любовь это, а похоть одна у тебя! Не гневи Господа!

— Я в Господа не верую.

— То-то и плохо. Самовольничаешь все, а того не понимаешь, что возлюбленный твой обет безбрачия дал.

— Как будто нельзя нарушить этот обет!

— Нельзя. Грех.

— Грехов нет, есть одни недостатки!

— Ух ты, все знаешь! Тогда зачем ко мне пришла?!

— Я хочу, чтобы вы мне судьбу предсказали и помолились за меня.

— Я судьбу не предсказываю, а помолиться — помолюсь.

— Как вы судьбу не предсказываете? А Маше Мясновой предсказали!

— Та Маша, а ты — Параша. С Парашами у меня другой разговор.

— Никакая я не Параша! Меня Аделаидой зовут.

— Прости, Господи, грешную рабу Твою Аделаиду и усмири ее гордыню! Укроти похоть! В церковь тебе надо ходить, Аделаида, и каяться.

— Хорошо, я пойду в церковь, только сделайте так, чтобы Коля на мне женился.

— Говорю тебе, нельзя ему. Обет он дал. И станет монахом.

— Но я же люблю его!

— Он Господа больше, чем тебя, любит. Не греши, отпусти его. Он поедет на Афон-гору, будет за тебя молиться. А ты себе нового полюбовника найдешь.

Женщина снова заплакала. Но теперь как-то неуверенно.

— Не реви. Вот тебе святая водичка. Попей ее, дьявола от себя прогони, все в доме покропи. Икону себе купи и крест нательный.

— А как вы узнали, дядюшка, что на мне крестика нет?

— Никак. Тебе это знать незачем. Ступай с Богом.

Дверь раскрылась, и мимо нас по коридору прошла заплаканная молодая женщина. Довольно красивая, но с размазанной косметикой. Снова появилась старушка. Женщина что-то сказала ей сердито, старушка что-то едва слышно пробормотала в ответ. Женщина прошла в сени и хлопнула дверью. Стало тихо.

Старушка подошла к нам:

— Посидите, я узнаю, примет ли вас старец.

Она прошла в комнату и прикрыла за собой дверь. Я ощутила, как поднимается во мне волнение. Куда я попала и к кому?

— Кто он? — шепотом спросила я у Астарты.

— Он — Нищий Духом, — так же шепотом ответила мне она. — Подвижник высокой жизни. Провидец. Он нам укажет путь. Правильный путь.

Волнение мое усилилось. С подвижниками и провидцами мне до сих пор встречаться не приходилось.

Дверь распахнулась.

— Входите! — позвала нас старушонка.

Я встала и на негнущихся ногах пошла к двери. И лишь потом до меня дошло, что Бантик и Астарта остались в коридоре.

Комната, в которой я оказалась, не поражала размерами. Посреди нее стоял обеденный стол, накрытый льняной скатертью. На нем красовался небольшой медный подсвечник с тремя церковными свечами. Свечи горели, распространяя вокруг запах воска. Одна из стен комнаты была целиком, почти до пола, завешана иконами — в окладах и простыми бумажными. Перед иконами покачивались на тоненьких цепочках горящие лампадки. Я поняла, что не могу смотреть на эту стену — она опаляла меня огнем Божественного. А во мне ничего Божественного нет. Кто я? Мертвец, питающийся магией, богопротивная тварь, которая существует вопреки и небесным и земным законам…

— Ну-ну, угрызаться-то будет, — услышала я простой человеческий голос.

Я обернулась. Обладатель голоса сидел на маленьком диванчике в углу комнаты. Это был старик совершенно необъяснимых лет. Его волосы и борода были ослепительно-белы, особенно в контрасте с его серой, в черную крапинку простой рубашкой. Ног ниже колен у старика не было, культи он прикрывал банным синим махровым полотенцем.

— Поди-ка сюда, — махнул мне рукой старик. — Дай на тебя поглядеть.

Я подошла к нему и вдруг опустилась на колени.