Читаем Не сбавляй оборотов. Не гаси огней полностью

— Простите за беспокойство, — обратился я к ним. — Спокойной ночи!

Я вежливо приподнял флуоресцентно-розовую шляпу, думая при этом, что мои яйца сейчас, судя по ощущениям, гораздо более насыщенного цвета, и распахнул дверь. «Кадди» призывно мерцал с другого конца стоянки, и я направился к нему причудливой, скованной походкой, медленно и щадя пострадавшие органы.

Пока я отпирал дверцу и прикидывал, как бы безболезненно попасть внутрь, мне было невдомек, что официантка последовала за мной и теперь стояла у дверей забегаловки, обхватив себя руками, чтобы не мерзнуть. Хотела убедиться, что у меня все нормально — во всяком случае, я так полагал. Мимоходом подумалось: хотел бы я, чтобы ее руки сейчас обвивали не ее, а мое собственное тело, но, учитывая мое плачевное состояние, из этого бы все равно ничего хорошего не вышло, так что я просто помахал ей. Она тоже помахала и юркнула обратно в зал.

Опершись на дверцу и руль, я кое-как плюхнулся на сиденье. В просторном салоне мои стоны и поскуливания звучали громче, как при включенном усилителе. Чтобы держать таз в приподнятом положении, пришлось упереться плечами в спинку сиденья, а ногами в пол. Но попробуйте-ка вести машину в таком напряженном положении! Мне ничего не оставалось, кроме как сделать глубокий вдох и занять стандартную водительскую позу; хуже не стало, и теперь я мог завести мотор! Я снова выехал на шоссе, наращивая скорость и не пользуясь тормозами, чтобы не приходилось шевелить ногами.

Мне не удавалось выкинуть из головы Кейси. Обняв по ошибке не ту женщину, я в тот же миг отчетливо понял, до чего сильно скучаю по Кейси и как хочу обнять ее, настоящую, прямо сейчас. Это чувство сработало, как отпирающий тайную дверцу ключик, и на меня бурным потоком хлынули воспоминания: одно сладостнее другого, но все они были окрашены грустью утраты. Останься у меня хоть крупица здравого смысла, я бы сейчас развернулся и отправился разыскивать ее. Если величайший на земле дар — это любовь, то почему бы мне не поднести свой собственный дар — лицом к лицу, кожей к коже, сердцебиением к сердцебиению? Но то же самое чувство здравого смысла громко подсказывало мне, что заарканить Кейси не получится. Она может оценить красивый жест, но не домогательства. Преследовать ее — значит потерять. Я мог сесть своими пульсирующими от боли гениталиями в ящик со льдом, или обратиться в ближайшую больницу, или обокрасть аптеку и выгрести оттуда всю наркоту, но был не в силах утолить боль по Кейси. Разве что забыть? Но память о ней — это все, что у меня оставалось.

Это все побочные явления шока, милосердно сопровождающего серьезные травмы, он приглушает функции мозга и уносит тебя далеко-далеко — туда, где ты можешь справиться с болью. А что еще лучше, он лишает тебя способности к сложным и извилистым метафизическим размышлениям и глубокому самоанализу, усмиряет чувство обиды и делает тоску и боль несбыточных желаний гораздо менее значимыми, чем агония плоти. Когда плотину прорывает, уже нет смысла искать, где в ней были трещины, или обсуждать хитрости гидравлических конструкций лучше не терять времени и взобраться на холм повыше. Тело само знает, что ему делать.

Шок постепенно ослабевал, поврежденные органы уже не горели, а слабо пульсировали и ныли. К чисто физическим ощущениям стали добавляться еще и некоторые мысли: я осознал, что измотан до предела. Принимая во внимание чудовищную усталость и такую несвоевременную травму, я прикидывал, стоит ли мне остановиться в Вичите, чтобы как следует перекусить и выспаться, или лучше принять четыре отложенных для пустыни таблетки и ехать дальше, к Канзас-Сити и Де-Мойну. Я пустился в рассуждения, в чем проблема: то ли в моих личных планах, то ли планы вообще имеют тенденцию рушиться в самый ответственный момент? Почему я вечно попадаю в ловушки, о которых даже не подозревал? Однако я быстренько свернул эти самокопания и решился на компромисс: проглотил четыре бенни сразу, а через час остановился в Вичите, чтобы заправиться, наведался в туалет, оценил нанесенные повреждения и нашел, что гениталии хотя и побаливают, но медицинского вмешательства не требуют. Удовлетворенный, я перешел через улицу, не без опаски заглянул в «Напитки и закуски Гриссома», где купил сэндвич с жирной ветчиной и небольшую картонку с увядшим капустным салатом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Live Book

Преимущество Гриффита
Преимущество Гриффита

Родословная героя корнями уходит в мир шаманских преданий Южной Америки и Китая, при этом внимательный читатель без труда обнаружит фамильное сходство Гриффита с Лукасом Кортасара, Крабом Шевийяра или Паломаром Кальвино. Интонация вызывает в памяти искрометные диалоги Беккета или язык безумных даосов и чань-буддистов. Само по себе обращение к жанру короткой плотной прозы, которую, если бы не мощный поэтический заряд, можно было бы назвать собранием анекдотов, указывает на знакомство автора с традицией европейского минимализма, представленной сегодня в России переводами Франсиса Понжа, Жан-Мари Сиданера и Жан-Филлипа Туссена.Перевернув страницу, читатель поворачивает заново стеклышко калейдоскопа: миры этой книги неповторимы и бесконечно разнообразны. Они могут быть мрачными, порой — болезненно странными. Одно остается неизменным: в каждом из них присутствует некий ностальгический образ, призрачное дуновение или солнечный зайчик, нечто такое, что делает эту книгу счастливым, хоть и рискованным, приключением.

Дмитрий Дейч

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Не сбавляй оборотов. Не гаси огней
Не сбавляй оборотов. Не гаси огней

В своем втором по счету романе автор прославленной «Какши» воскрешает битниковские легенды 60-х. Вслед за таинственным и очаровательным Джорджем Гастином мы несемся через всю Америку на ворованном «кадиллаке»-59, предназначенном для символического жертвоприношения на могиле Биг Боппера, звезды рок-н-ролла. Наркотики, секс, а также сумасшедшие откровения и прозрения жизни на шосcе прилагаются. Воображение Доджа, пронзительность в деталях и уникальный стиль, густо замешенные на «старом добром» рок-н-ролле, втягивают читателя с потрохами в абсурдный, полный прекрасного безумия сюжет.Джим Додж написал немного, но в книгах его, и особенно в «Не сбавляй оборотов» — та свобода и та бунтарская романтика середины XX века, которые читателей манить будут вечно, как, наверное, влекут их к себе все литературные вселенные, в которых мы рано или поздно поселяемся.Макс Немцов, переводчик, редактор, координатор литературного портала «Лавка языков»

Джим Додж

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза