Не сердись, человечек

Я чувствую себя все хуже и не нахожу сил сказать Матушке, что мне необходимо выйти немедленно. Хорошо, она взглянула на меня и, поняв мое состояние, вывела на улицу. Остальные девчата тоже вышли следом. Наконец-то можно вдохнуть чистый прохладный воздух! Но странное дело, вместо того чтобы прийти в себя, я как бы погружаюсь в какую-то вату и слышу голос Матушки, которая приказывает кому-то из девчат позвонить куда-то. Что со мной, почему так кружится голова? Надо уходить скорее отсюда, подальше от этого проклятого кинотеатра…

Вдруг небо разверзлось надо мной и на меня посыпались оконные стекла. Одно стекло разрезает мне живот. От боли я не могу вздохнуть… Где мой ребенок? Слава богу, здесь, вот он… Не надо больше резать меня, не надо!..

— Люди! Тетенька, дайте одеяло! Она рожает! — доносится до меня панический голос Ани, и я чувствую, как дикая боль разрывает меня на части.

— Ничего, моя девочка, ничего, — слышится голос незнакомой женщины, склонившейся надо мной. — Давай подстелем это, — говорит она, подсовывая под меня одеяло. — Я своих всех так родила — прямо на дороге. А первый вообще у самого железнодорожного полотна родился… Тут рядом бабушка одна живет. Хоть и без диплома, а полсела на свет белый вывела. Ты не бойся, все обойдется. Такого богатыря родишь…

Чувствую, как меня поднимают вместе с одеялом и несут в какой-то дом. Кладут на кровать. Боль отпустила немного, и я могу осмотреться. Рядом, на табуретке, появляется таз и огромный чайник. Старушка спроваживает девчат на улицу и остается в комнате вдвоем с женщиной. Смотрю на них и чувствую себя увереннее. Страх уходит куда-то, на смену ему приходит радостное ощущение. Что-то большое, светлое поднимается в моей душе, несмотря на непроходящую боль.

Ну когда же наконец появится «скорая»? Ведь я слышала несколько минут тому назад тревожный ее гудок. Почему они так долго не едут?..

Чьи это шаги?

— Что случилось? — это голос Лолова.

— Ничего страшного, — отвечает старушка. — Воды отошли, вот и все… Мы уже приготовились было…

— Что за сюрпризы, детка? — обращается ко мне Лолов. — Рановато аиста заказываешь, рановато.

Доктор улыбается, и я отмечаю про себя, что он приехал прямо из дому, на нем нет халата.

— А разве аист кого спрашивает? — поучительно замечает старушка. — Хоть летом, хоть осенью, хоть зимой — знай себе летит. Как подойдет время, так и летит…

Лолов с сестрой перекладывают меня на носилки и несут к «скорой».

Отступившая боль снова подкрадывается ко мне. Сейчас опояшет меня стальным обручем и будет распирать изнутри, но, пока она еще не настигла меня, спешу улыбнуться…

НЕ СЕРДИСЬ, ЧЕЛОВЕЧЕК

Повесть

— Человечек, проваливай…

Человечек — это я, но проваливать не собираюсь. Почему? Что — почему? Человечек почему или почему не проваливаю? Человечком меня прозвали за то, что я лучше всех играю в «Не сердись, человечек» — это такая детская игра. А не проваливаю — потому что… все равно побьют. Тогда зачем проваливать? Вот и сейчас, не успел я расставить фишки, как кто-то дал пенделя, значит, снова начинается.

— А ну-ка, проваливай!

— Чего вы?

— Играть в футбол мешаешь.

Так я и знал. Снова эти противные Шкембо, Васо, Трынди и Яшо. Шкембо и Васо — сироты, Яшо — цыган, шестеро из двенадцати детей их семьи здесь, в детдоме. А Трынди, как и я, незаконнорожденный. Все они пятиклассники, поэтому такие смелые с малышней из второго — такими, как я, например. Против семиклассников не возникают почему-то.

— А че вы в другом месте не играете? С чего это я стал вдруг мешать?

Но вместо ответа Шкембо так зафутболивает в меня мячом, что все вокруг начинает вертеться-кружиться… А когда я пришел в себя, меня уже волокли за ноги куда-то в сторону и игры моей со мной не было. Я стал вырываться, но Яшо и Трынди держали меня крепко и, только когда оттащили под сосны, оставили в покое. Я сразу же вскочил и бросился обратно. Яшо попытался поймать меня, но я увернулся от него и, сделав несколько прыжков, оказался возле «несердилки» и стал собирать фишки и кубики, но Васо воспользовался моментом и снова дал пенделя. Чувствую, как кровь из носа капает прямо на рубаху, зажимаю нос одной рукой, как прищепкой, а второй собираю игру. Лучше пойду к девчонкам на ту сторону. Эти все равно и в покое не оставят, и играть к себе не примут. Говорят, я мешаю. А если иногда и принимают играть, так потому только, что больше некому. И ставят в оборону или на ворота. А если промажу, как это и бывает чаще всего, кричат на меня, ну а если пропущу гол, вообще вытуривают из игры пинками и оплеухами. Тогда уже не Человечком называют, а Левшой, Профессором и разными такими словами, которые лучше не произносить вслух. Левшой называют потому, что вроде бы у меня обе ноги левые. По-ихнему, если не умеешь ударить по мячу, значит, левша. А Профессором потому называют, что я перечитал почти всю школьную библиотеку и знаю больше, чем любой восьмиклассник.